В Петербурге решается судьба осужденного трансгендерного человека, который является мужчиной только по документам и рискует попасть в мужскую колонию, где, предупреждают эксперты, его ждут насилие и унижение. Защита приговоренного борется за его безопасность и здоровье.
Сергей (имя изменено), осужденный к 4,5 годам колонии за распространение наркотиков, родился девочкой. До своего заключения Сергей успел поменять документы, и теперь по паспорту он мужчина. Он принимает гормональные препараты, внешность у него мужская, но полностью совершить переход, то есть изменить свое тело хирургическим путем, Сергей не успел – оно осталось женским. Сейчас он находится в СИЗО, но рано или поздно ему придется отправиться в колонию, и если колония будет мужская, то вряд ли ему удастся избежать насилия и унижений, считает юрист ЛГБТ-инициативной группы «Выход» Ксения Михайлова, которая защищает Сергея.
Непонятно, как будет обеспечиваться его безопасность, как ему будет оказываться медицинская помощь
– Сергей обратился ко мне за юридической помощью, это транссексуальный мужчина, который прошел через все процедуры по перемене пола и получил паспорт на мужское имя. Кроме того, он перенес операцию по мастэктомии, сейчас он находится на гормональной терапии. Он обвинялся в совершении преступления по статье 228.1 – «Сбыт наркотических веществ». Свою вину он признал, тут никакого спора нет. Но сразу возникла проблема по поводу меры пресечения и дальнейшего пребывания в местах лишения свободы – непонятно, как будет обеспечиваться его безопасность, как ему будет оказываться медицинская помощь. Несмотря на особо тяжкий состав преступления, мера пресечения ему все-таки выбрали в виде подписки о невыезде – учитывая, что это совсем молодой человек, к тому же непонятно, в какое СИЗО его отправлять. В суд были представлены материалы о том, что его физическое тело, оставшееся женским, не соответствует паспортному полу, что все операции, которые он планировал, не были проведены. Мы запросили в качестве свидетеля лечащего врача Сергея, и врач все это подтвердил – и что у него в яичниках имеется новообразование, и что сохраняется фертильность, и что ему необходимо в дальнейшем удалить матку и яичники. Со стороны обвинения была предложена уролого-гинекологическая экспертиза, и мы против нее не возражали.
Это женское СИЗО, но на практике там содержатся и некоторые заключенные мужского пола
Это необычная ситуация. Как правило, когда суды рассматривают дела в отношении трансгедерных людей, в том числе с диагнозом транссексуализм, они это обстоятельство просто игнорируют и руководствуются только тем, что видят в паспорте. Но здесь вышло по-другому – наверное, и благодаря нашей настойчивости, и благодаря тому, что судья приобрела из наших пояснений представление о том, что такое трансгендерность, танссексуализм. Она задала тысячу вопросов, потребовала из ЗАГСа документы, на основании которых произошла замена пола в паспорте, вникла в суть ситуации. И она решила, что хотя у нас есть все медицинские документы, но судебно-медицинская экспертиза имеет большую юридическую силу, чем письменные показания подсудимого. Тем более что документы показывают то, что когда-то было, а экспертиза – то, что имеется на момент рассмотрения дела. В результате судья вынесла очень интересный приговор, в котором прямо указала, что поскольку получены такие результаты экспертизы и анатомическое строение Сергея соответствует женскому полу, она назначает ему наказание в виде лишения свободы в колонии не строгого, а общего режима. И указала в приговоре, где именно он должен находиться под стражей, пока действует эта мера пресечения, – в СИЗО №5 на Арсенальной набережной. Это женское СИЗО, но на практике там содержатся и некоторые заключенные мужского пола – несовершеннолетние, а также бывшие сотрудники правоохранительных органов, то есть лица, с которыми предполагается особое обращение, – в целях безопасности их содержат отдельно от других заключенных.
По словам Ксении Михайловой, защиту очень волновал вопрос о том, возможно ли в условиях СИЗО продолжать гормональную терапию, необходимую Сергею. Ведь неправильный прием этих препаратов или их отмена может повлечь не просто резкое ухудшение здоровья человека, но и угрозу его жизни.
– Вопрос не в том, что он обратно девочкой станет, а в том, что вся система организма может рухнуть. Я предупредила об этом и СИЗО, и в результате он был отправлен на медицинское освидетельствование в одну из городских больниц и получил заключение эндокринолога о том, что ему необходимо продолжать гормональную терапию. И сейчас она ему проводится – но только теми гормонами, которые предоставляют его родственники и друзья. В СИЗО заключенных гормональными препаратами не обеспечивают, но и это уже очень немало – они согласны эти препараты принимать и делать уколы согласно графику. Это вообще большая проблема – ведь гормональные препараты без назначения тюремного врача в СИЗО не принимаются. Тем более делать инъекции должен врач – никто ведь Сергею в камеру шприц не даст. Мы сейчас подали апелляцию, чтобы ему заменили наказание в колонии на условный срок, но, конечно, шансы невелики – наказание и так ему назначено очень мягкое.
В мужской колонии его половая неприкосновенность будет под угрозой, там может случиться все
Но сейчас стоит вопрос – куда УФСИН его направит. У него мужской паспорт, а в приговоре написано «общий режим». Сейчас в СИЗО он не в женской камере, а в одиночной. Но так не может продолжаться весь срок, одиночное заключение – это несоразмерно тяжелое наказание. Дальше встает вопрос, кто будет его снабжать гормонами весь срок и сможет ли система ФСИН обеспечить ему безопасность. Ведь в мужской колонии его половая неприкосновенность будет под непосредственной угрозой, там может случиться все, вплоть до наступления беременности, а в системе ФСИН нет никаких документов, которые бы это регулировали.
Эта проблема беспокоит и создателя правозащитного проекта «Женщина, тюрьма, общество», бывшего члена петербургской Общественной наблюдательной комиссии (ОНК), занимающейся правами заключенных, Леонида Агафонова.
Леонид Агафонов
– У нас разная система наказаний для женщин и мужчин: женщин могут приговорить к отбыванию наказания только в колонии общего режима, женских колоний строгого режима не существует. И пожизненное заключение есть только для мужчин. Если бы судья отнеслась к Сергею формально, как к мужчине, он могла бы дать ему 10 лет в колонии строгого режима. То, что она затребовала для Сергея экспертизу, а потом назначила ему наказание ниже низшего, причем в колонии общего режима, и то, что в СИЗО он сидит в одиночной камере, – все это хорошо. Одиночная камера в таких случаях оформляется как безопасное место. Но это никак не решает вопрос, в какую колонию его отправлять: по документам он мужчина. Но, учитывая кастовую систему, существующую в российских тюрьмах, отправлять человека с женскими половыми органами в мужскую колонию – это значит сразу подвергнуть его насилию, унижениям, оскорблениям.
«Коблы»: «мужчины» в женских тюрьмах СССР
В женских тюрьмах и лагерях быт и человеческие взаимоотношения совершенно иные, нежели в мужских исправительных учреждениях. В камерах СИЗО всем заправляют старшие — заключенные, назначенные администрацией.
На зонах же наибольшее влияние имеют активные лесбиянки. И ни для кого не секрет, что в женских колониях именно представительницы нетрадиционной сексуальной ориентации чаще всего устраивают потасовки.
Женщина, которая взяла на себя роль мужчины, на зоне называется кобёл. Она формально исполняет роль мужа. Как и на воле, в лагере для женщин на первом плане остаётся семья, поэтому на зонах зэчки преимущественно живут семьями и в переносном, и в прямом смысле.
Активные лагерные лесбиянки всегда берут себе мужские имена, коротко стригутся, стараются говорить басом. Они даже внешне становятся похожими на мужчин: у них меняется походка, черты лица грубеют.
Кобёл берёт на себя роль защитника и добытчика (например, должна достать или купить какие-нибудь продукты), а обязанности домохозяйки выполняет пассивная лесбиянка, она готовит и накрывает на стол. Последним в местах лишения свободы часто делают татуировки с изображением либо русалки в короне, держащей в руках скрипку и смычок и плещущейся на волнах, либо спасающей тонущую в бурном море девушку. Подобные союзы обычно длятся на протяжении всего срока заключения, причем расставание пары не приветствуется. Обусловлена эта связь не только сексуальными запросами, но и желанием, например, иметь моральную защиту. Никаких ухаживаний в таких парах нет. Всё сдержанно и сухо. Кстати, никто никого не насилует — всё происходит по обоюдному согласию.
Как ни парадоксально, но самые крутые, кровавые разборки, иногда и со смертельным исходом, происходят именно в женских колониях постсоветского пространства и в основном из-за ревности кобл. Если в мужских тюрьмах насилие обычно исходит от надзирателей, то в женских — насилие чаще идёт от сокамерниц, с молчаливого согласия администрации тюрем. Драки вспыхивают, как правило, по мелочам, причём они бывают куда более жёсткими, чем у мужчин, — в дело идут ногти, зубы и прочие атрибуты женской красоты. Женщины, видимо, так сильно увлекаются выяснением отношений между собой, что оказываются совершенно несплоченными перед общей бедой.
Многие эксперты полагают, что истоки лагерных союзов лежат в колониях для малолетних преступниц, где девушки тоже нередко создают пары по принципу «муж-жена».
Комментировать
Оставить комментарий
Отменить ответ
«Терпят мужей, потом убивают»: интервью с начальницей женской колонии
Оксана Королькова рассказала о работе в исправительной колонии, веселых и экстремальных моментах службы и отношениях с осужденными
Люди нечасто задумываются о жизни осужденных в местах заключения, еще реже население интересуется работой сотрудников исправительных учреждений. Об их работе известно немного, а какие-то подробности всплывают частями благодаря криминальным сводкам. Еще меньше можно узнать о женских исправительных колониях.
В День работника уголовно-исправительной системы корреспондент «ТОЛКа» поговорил с первой и пока единственной в истории Алтайского края женщиной – начальником исправительной колонии Оксаной Корольковой, которая рассказала о том, как пришла в профессию, с какими трудностями столкнулась, а также об отношениях с заключенными и о многом другом.
«Терпят мужей, потом убивают»: интервью с начальницей женской колонии
– Как долго вы руководите колонией?
– Если официально, то с мая 2022 года, а неофициально – больше, так как я год стажировалась. Пока шли процедуры назначения, все согласования и прочие моменты, я исполняла обязанности начальника колонии.
– Расскажите, как вы заняли этот пост, как вам поступило предложение и какой была ваша реакция. Долго думали или сразу сказали «да»?
– Я очень сильно переживала.
– Почему?
– Ну, потому что ответственность очень большая. Во-первых, колония новая. Я же работала в колонии-поселении, как бы совсем другое все. Коллектив тут намного больше: там было 37 человек аттестованных плюс наемные, а здесь 150 плюс гражданских 37, поэтому чувство страха было очень большое. Переживала сильно.
– Как первое время осваивались?
– Первый год был очень сложным. Пока привыкла ко всем людям, новшествам. Что касается общего режима, ко всему пришлось привыкать. А сейчас уже все нормально, освоилась.
– Как часто вы испытываете стресс? Чаще, чем женщина гражданской профессии?
– В нашей профессии не только руководители – все находятся в напряжении постоянно, потому что объем работы достаточно внушительный и ответственность за людей большая. Нужно все время находиться в состоянии полной готовности.
Женская колония
Фото: Анна Меньшикова
– А расскажите, как вообще пришли в профессию. О чем мечтали в детстве?
– В детстве я мечтала работать в полиции. Нравилось мне все, что связано с погонами. Но с работой в органах не сложилось, и пошла по немного другому пути. Моя знакомая уже работала в шестой колонии, она разглядела во мне потенциал и предложила попробовать прийти на должность органалитика, тогда еще младшим инспектором отдела безопасности. Я исполняла обязанности организационно-аналитической группы, то есть вела протоколы, совещания и многое другое. Так вот постепенно и оказалась на своем месте, там, где я сейчас нахожусь.
– Верите ли вы, что тюрьма способна исправить человека? Распространено мнение, что люди, оказавшись там, уже никогда не смогут вернуться в общество. Я не говорю сейчас о единичных случаях, имею в виду массовую тенденцию.
– Отвечу банально – все зависит от человека. Конечно, влияние жизни в заключении не проходит бесследно и отражается на личности человека, но нужно учитывать много моментов: каковы условия содержания человека, как он туда попал, при каких обстоятельствах, потому что, как правило, у основной массы осужденных, которые случайно совершили преступления ввиду сложившихся обстоятельств, что-то этому предшествовало. Это может быть и употребление алкоголя, у кого-то причиной стало употребление наркотиков. Большинство из таких людей после выхода отсюда способны адаптироваться в обществе. Другая категория – это те, кто и на свободе жил неподобающим образом, после их выхода ничего не меняется. Ну а если в целом, то основная масса, конечно же, исправляется.
«Терпят мужей, потом убивают»: интервью с начальницей женской колонии
– Какая работа проводится с заключёнными для их дальнейшей социализации?
– Некоторые приходят к нам даже без школьного образования и здесь, в колонии, его в обязательном порядке получают. Те, кто ранее не имел возможности получить специальность, могут получить профессиональное образование швеи, кочегара, повара либо образование в высших учебных заведениях дистанционно. После получения профессии осужденных трудоустраивают на производственных участках колонии. И на свободу они выходят и с образованием, и даже с трудовым стажем. Кроме того, за полгода до конца срока с осужденными проводятся занятия в рамках «Школы подготовки осужденных к освобождению». Занятия в Школе имеют очень разнообразную тематику: от изучения прав и обязанностей освобождающихся, правил поведения в общественных местах до изучения состояния рынка труда, собственных профессиональных предпочтений и прочего.
– В колонии они у вас также могут официально трудоустроиться?
– Да, большинство из них трудоустроены в котельных и на швейных мастерских. Получают зарплату, которая им поступает на специальный счет. Из этой зарплаты идет вычет за проживание в колонии, питание, если они должны кому-то по требованию суда, то часть идет на погашение исковой задолженности. Те, кто зарабатывает деньги, могут с этого счета перевести их родственникам или, например, сделать покупки в магазине при колонии.
«Терпят мужей, потом убивают»: интервью с начальницей женской колонии
– Вы поддерживаете связь с бывшими заключенными?
– Те, которые стремились исправиться и стать людьми правопослушными, после освобождения постоянно присылают нам письма, поздравляют со всеми праздниками. Вот у нас уже коллекция писем набралась. Рассказывают, как устроились на работу, обзавелись семьей. В общем, отчитываются нам, как у них там дела.
– В вашей колонии сидят женщины, которые осуждены впервые. За какие преступления тут сидит основная масса?
– Основная масса сидит по статьям «Убийство», «Причинение тяжких телесных повреждений» и по 228-й – «Хранение и распространение наркотиков». Эти три статьи относятся к 80% состава наших осужденных.
– Убийство и попытка убийства с чем связаны? Есть ли самые распространенные обстоятельства?
– Это и ревность, и какие-то бытовые причины. Например, живут бабушки, всю жизнь терпят обиды и побои от мужей, а потом раз – и убивают своих супругов. Зачем столько лет жили и терпели, не уходили от мужа? Для чего? Чтобы потом вот так взять и попасть в места лишения свободы? Я им задаю эти вопросы. А они отвечают, что «ну вот теперь понимаем это». Очень жалко таких осужденных.
– Каков средний возраст ваших заключенных?
– В среднем примерно от 27 до 45 лет.
– На вашей памяти какое самое страшное преступление совершала женщина?
– Есть пугающая статистика. Мы отметили, что за последние пять лет к нам поступило много детоубийц. Есть такие, кто совершил убийство новорожденного ребенка, есть такие, кто убил ребенка, который был в более сознательном возрасте. У нас тут сидит бабушка, которая сожгла ребенка в печке, потому что он плакал и мешал ей с подругой распивать спиртные напитки. Утром она проснулась, вытащила останки из печки и выбросила в туалет на улице. Мать ребенка пришла после смены, а ребенка нет. Бабушка сказала ей, что он пропал. Читаешь материалы их дела, и жутко становится.
– Колония – это не место для шуток, но всё же есть ли какие-то истории, которые вы вспоминаете со смехом?
– Да, не до смеха нам. Но бывают довольно нестандартные, что ли, ситуации. Например, есть у нас осужденная – бабушка. Старенькая, ходит с костылем. А сидит за убийство. Я вот смотрю на нее и понять не могу, как такая хрупкая, кое-как ходит и убила.
Еще одна осужденная была у нас, тоже пожилая. По прибытии к нам попросила позвонить домой, рассказать, что добралась. Звонит своей дочери и говорит: «Все хорошо, мне все нравится и «обслуживающий персонал» очень хороший». Никто нас так еще не называл!
Однако серьезных моментов, связанных с риском для жизни, в нашей службе гораздо больше. Был такой случай. Сотрудник сделала замечание одной из осужденных. Та затаила обиду. Дождалась ее следующей смены, перед утренней проверкой нагрела чайник, прикрыла его, чтобы вода не остыла, и как только инспектор к ней подошла, она вылила на нее кипяток. К счастью нашей коллеги, она успела среагировать и увернулась. Кипяток задел только шею. В лицо и глаза не попало. Злоумышленнице оставалось сидеть чуть больше года, но из-за этого происшествия ей прибавили срок.
«Терпят мужей, потом убивают»: интервью с начальницей женской колонии
– Есть пожелание для коллег, которые будут читать ваше интервью?
– Поздравляю их с профессиональным праздником. Желаю им терпения, здоровья, семейного благополучия и чтобы осужденные старались прилагать усилия для своего дальнейшего исправления.
ИК-6 – исправительная колония общего режима для женщин, впервые осужденных к лишению свободы. Учреждение расположено в селе Шипуново.В июне 2015 года в рамках Концепции развития уголовно-исполнительной системы Российской Федерации до 2022 года в ИК-6 внедрена модель Центра исправления осужденных. Осужденные женщины распределены по трем центрам. С осужденными проводится комплекс мероприятий, направленных на их социализацию, снижение уровня нарушений установленного порядка отбывания наказания.
От мечты до мечты. Начальник женской колонии про Новый год, театр в тюрьме и желания осужденных
| 30-12-2014
Герои авторского проекта Натальи Пригодич «От мечты до мечты» — люди разных возрастов, национальностей, профессий и социальных статусов. Главное, они идут к своей мечте. А мечта, как известно, способна перевернуть всю жизнь. Так что мечтайте. Возможно, и ваша история появится на TUT.BY.
Исправительная колония № 4 или, как ее называют в народе, женская тюрьма, создана в апреле 1944 года. Находится она в Гомеле в черте города — по улице Антошкина. За 70 лет здесь сменилось девять начальников. Полковник внутренней службы Светлана Походова — единственная женщина — начальник учреждения закрытого типа не только в истории ИК-4, но и во всей пенитенциарной системе Беларуси. В ИК-4 она работает 34 года, в должности начальника — более 10 лет. Два года назад награждена медалью «За безупречную службу» 3-й степени.
«Условия содержания не должны стать еще одним наказанием»
В женской колонии, куда направляюсь, чтобы узнать, о чем мечтается на несвободной территории (да и вообще — мечтается ли), сейчас отбывают наказание около 1400 осужденных со всей Беларуси, а также иностранки, совершившие преступления на территории нашей страны. Условия содержания для граждан Беларуси и иностранцев одинаковые.
— Во времена СССР, в частности, в середине 70-х, в нашей колонии отбывали наказание около 300 осужденных. В перестроечные годы ее наполняемость в три раза превышала установленный лимит — более 3500 осужденных, женщинам приходилось спать на полу. Поэтому мы построили новые общежития, что позволило создать нормальные условия для их содержания,
— рассказала начальник исправительной колонии.
Светлана Походова говорит, когда ее только назначили на эту должность, Леонид Иванович Зенкевич, проработавший в системе исполнения наказаний много лет, посоветовал ей ничего не перестраивать, а строить. С тех пор и строит.
Одно из общежитий для осужденных на территории женской колонии
За последние 8 лет построены административный корпус, новое здание банно-прачечного комбината, 4-этажная медсанчасть, церковь. На месте бараков и щитовых домиков выросли два новых общежития для осужденных: светлые коридоры, просторные комнаты с двухъярусными кроватями, комната с телевизором для проведения воспитательных мероприятий, гардеробная для верхней одежды, комната для приема пищи, где можно перекусить и попить чай или кофе.
Есть своя парикмахерская, столовая, спортзалы для отбывающих наказание и сотрудников колонии. Все это, говорит начальник ИК-4, предусмотрено правилами внутреннего распорядка.
Комната в общежитии для осужденных
Территория колонии похожа на небольшой поселок. Медсанчасть не уступает городским поликлиникам: здесь есть все необходимое для лечения – от современных УЗИ-аппаратов до стоматологического кабинета, а также палаты для стационарного лечения.
Стоматологический кабинет в медсанчасти
Единственное, что сразу бросается в глаза, — кабинеты с табличкой «психиатр-нарколог».
— Осужденные по 107-й статье, согласно приговору, должны пройти принудительное медикаментозное лечение от алкоголизма в течение года и от наркомании — в течение двух лет,
— пояснила Светлана Походова.
В новом магазине достаточно широкий (для мест лишения свободы) ассортимент: косметика, торты, новогодние подарки, одежда. Осужденные, с которыми довелось побеседовать, рассказали, что раньше было ограничение на покупку чая, сигарет и других товаров, а кофе вообще был запрещен — сейчас эти запреты сняты.
На всей территории ИК нет решеток на окнах, за исключением небольшого одноэтажного здания, в котором находится штрафной изолятор. Как пояснила Светлана Походова, угодить в него можно за грубое нарушение режимных требований и конфликтность.
В доме ребенка исправительной колонии сейчас 20 детей в возрасте от рождения до трех лет. Но здесь помнят времена, когда детей было вдвое больше.
— За последние 10 лет только одна осужденная, освободившись, оставила своего ребенка на вокзале. Потом она вернулась в места лишения свободы. А так отказов от детей, по крайней мере, здесь, не было,
— рассказала собеседница.
— У нас есть осужденная, которая была лишена родительских прав на троих детей, в ИК она пришла беременной и родила здесь четвертого ребенка. Теперь надеется, да нет — она просто уверена, что этот ребенок все изменит и перевернет в ее жизни и что она заберет и тех своих детей. Все осознала, говорит. Жизнь покажет…
Светлана Походова рассказала, что в ИК-4 на данный момент отбывают наказание пять несовершеннолетних девочек:
— Были времена, когда у нас отбывали наказание 80 несовершеннолетних. Сейчас с трудными подростками проводится большая работа, в колонию они направляются в исключительных случаях.
Начальник ИК-4 мечтает реконструировать участок для их содержания. Есть еще одна мечта — сделать роспись внутри церкви.
В женской колонии не так давно построена церковь
— Женщина уже наказана тем, что отбывает срок. Условия содержания не должны стать для нее вторым наказанием,
— убеждена Светлана Походова.
На вопрос, а не захотят ли осужденные снова вернуться в такие шикарные условия, собеседница ответила:
— Любой человек, проживающий в нормальных условиях, будет нормально работать. Ничего сверхъестественного мы для этих женщин не создаем. У нас нет покамерного содержания, нет отдельных жилых секций на 3-4 человека. В одной секции у нас содержатся от 12 до 35 человек. Я всегда говорю: клетка, хоть и золотая, — все равно клетка. Да, для женщин, которые вели асоциальный образ жизни на свободе, это шикарные условия. Но они же временные люди и, побыв в хороших условиях несколько лет, возможно, захотят и на свободе привести свой дом в порядок.
— Я посещала учреждения закрытого типа в России, Германии и Швеции. К примеру, в Швеции у каждой осужденной своя камера. Вечером ее закрывают и утром открывают. Прогулка — один час в сутки. У нас нет таких ограничений,
— продолжает Светлана Походова.
— Шведы были очень удивлены, когда узнали, что у нас в одной комнате содержатся больше десяти человек. Просто у нас менталитет другой. Приведу один пример из жизни: две женщины, которые около 10 лет отбывали наказание в одном отряде, вышли на свободу и два часа «под зоной» разговаривали, не могли расстаться.
Всего в Беларуси две женских тюрьмы. Помимо ИК-4, где содержатся женщины, впервые осужденные к лишению свободы, есть еще ИК-24 в Заречье Речицкого района для отбывания наказания осужденных, неоднократно попадавших в места лишения свободы.
— Но это не значит, что биография у женщин, которые поступают в ИК-4, до этого была безупречной,
— пояснила собеседница.
— Некоторые из них уже имеют по 5-6 судимостей, но в места лишения свободы по приговору суда попали впервые: раньше отбывали условное наказание, привлекались к принудительным работам, находились под домашним арестом. Когда все меры воздействия были исчерпаны, а они продолжали игнорировать приговор суда, к ним применялась ст. 415 (Уклонение от отбывания наказания в виде ограничения свободы) УК, и осужденная направлялась в места лишения свободы. Эта статья предусматривает лишение свободы на срок до 3 лет.
«Я мечтала стать технологом по пошиву одежды»
Светлана Походова признается, что не воспринимает таких слов как «зэчка», «нары» и в том же духе. Еще не любит смотреть художественные фильмы о женщинах в тюрьме.
— Может, где-то и есть такие ужасные условия в закрытых исправительных учреждениях, а может, это фантазии сценариста и режиссера. Не знаю. Но в нашей исправительной колонии такого ужаса, как показывают в кино, точно нет,
— говорит она.
— Общеизвестно, что мать Бориса Моисеева была осужденной, и он родился в местах лишения свободы в Гомельской области. Борис Моисеев приезжал в нашу колонию, чтобы передать гуманитарную помощь для дома ребенка. Зашел ко мне познакомиться и был очень удивлен: говорит, представлял себе бабу-гром с ремнем, дубинкой и пистолетом.
(Смеется.)
Светлана Походова признается, что в молодости никогда не мечтала о профессии в погонах и тем более о работе с осужденными — на работу в ИК попала случайно.
— Я не планировала здесь долго задерживаться, но так получилось, что прошла путь от контролера ОТК до директора швейного предприятия, а потом — начальника колонии. Я училась в Витебском техникуме легкой промышленности и мечтала стать технологом на швейной фабрике. По окончании техникума мы с мужем приехали в Гомель. Единственное место, куда меня взяли на работу по специальности, была ИК-4. И я согласилась. Это обычное швейное производство, только швеи — особенные. Я была уверена, что это временно, потом перейду на швейную фабрику. Уже работая в колонии, поступила в Рязанскую высшую школу МВД, которую окончила в 1991 году. Коллектив в ИК-4 хороший, и я решила остаться.
В женской тюрьме отбывают наказание осужденные как на 24 года, так и на полгода. Женщины, получившие длительные сроки, сформированы в бригады на наиболее сложных участках работы.
Сейчас швейная фабрика ИК-4 оснащена новейшим оборудованием, начиная от автоматизированного рабочего места конструктора, заканчивая новейшими полуавтоматами по обработке изделий.
Внешне швейные цеха, в которых работают осужденные, мало чем отличаются от обычных швейных фабрик. Освобождаясь, женщины получают аттестат с присвоением им специальности швеи от 2 до 5 разряда – в местах лишения свободы они получают профессию.
Госзаказы составляют на швейном предприятии более 90%. Здесь шьют форму для Министерства обороны, Департамента финансов и тыла МВД, пограничников, Следственного комитета, лесного хозяйства, внутренних войск.
В комнате образцов. Все это шьют женщины, отбывающие наказание
— С 1971 года мы выполняли заказ Минобороны СССР, шили нательное белье, наволочки, простыни, носовые платки и подворотнички. Во времена СССР объемы продукции были огромными. После развала Союза наше швейное предприятие практически не работало, оборвались все партнерские связи. Мы стали работать с Министерством торговли Беларуси — шили женские платья, потом телогрейки. Где-то с 2003 года появились стабильные заказы и снова начался расцвет производства.
Театр в тюрьме
Светлана Походова из тех людей, которые не боятся экспериментировать. Один из масштабных экспериментов — проект «Театр в тюрьме», в котором принимают участие осужденные с большими сроками. Всего за девять лет в постановках было задействовано 55 осужденных.
Начался проект в 2004 году, когда Беларусь посетил шведский актер Йон Йонсон, который ставил в тюрьмах Швеции и Америки спектакли с участием пожизненно заключенных и осужденных на большие сроки. Проект был одобрен Департаментом исполнения наказаний МВД Беларуси и начал жить и в белорусских исправительных учреждениях. К слову, его пытались реализовать в Украине и России, но там все закончилось постановкой всего лишь одного спектакля. Светлана Походова говорит, что благодаря актеру и режиссеру Гомельского областного драмтеатра Алексею Бычкову проект «Театр в тюрьме» живет в ИК-4 уже девять лет.
Сцена из спектакля «Бог любит». На сцене «актрисы», отбывающие наказание в ИК-4
— Спектакли позволяют женщинам переключаться на другую жизнь, внутренне не сломаться,
— говорит собеседница.
За эти годы в рамках проекта «Театр в тюрьме» поставлено 8 спектаклей. Но этим эксперимент не ограничился. Закрытый показ первых двух спектаклей прошел на сцене областного драмтеатра. Осужденные выезжали на гастроли в Минск (ДК «Матрица»), Мозырь (ИК-20 для мужчин) и Заречье Речицкого района (ИК-24 для женщин). А в 2010 году был вообще беспрецедентный случай в пенитенциарной системе Беларуси: в комедии положений вместе с осужденными ИК-4 играли сотрудники этого режимного учреждения.
Светлана Походова убеждена, что основной смысл пенитенциарной системы дать шанс человеку осознать содеянное и вернуться к нормальной жизни: в переводе с латинского poenitentia — это не «изоляция», а «раскаяние».
— О практической состоятельности проекта говорит тот факт, что «актрисы», участвовавшие в первом спектакле, уже освободились, из только одна из них вернулась в места лишения свободы: раньше она отбывала наказание за убийство, после освобождения была осуждена за мелкое преступление — кражу.
«Осужденные мечтают только об одном — скорей бы освободиться»
— Мне часто звонят мамы осужденных, плачут. Мечтают увидеть своих дочерей на свободе, многие говорят, что не переживут этого,
— рассказала Светлана Походова.
— Я им говорю, здесь нет того ужаса, который вы себе представляете. Многие ведь стереотипно мыслят: раз это тюрьма, значит, там камеры темные, в которых женщины на нарах лежат. Да, у нас режимное учреждение, есть работа, определенный план, регламентировано передвижение по территории, есть форма одежды — совершил преступление, отвечай за свои поступки. Самое главное, говорю я в таких случаях матерям, что ваша дочь жива, а все остальное можно исправить.
Во время нашего разговора в кабинет Походовой входит осужденная Алла, которая находится в колонии полгода. Просит предоставить ей долгосрочное свидание: недавно она вышла замуж здесь, в колонии.
— Мы даже свадебное платье даем осужденным,
— говорит Светлана Походова.
— К нам сюда приезжает сотрудник загса, который регистрирует бракосочетание, фотографа можно пригласить. В этом году у нас было около 10 регистраций брака.
— О чем вы больше всего мечтаете?
— интересуюсь у Аллы.
— Домой вернуться, к мужу. Больше сюда никогда в жизни не попаду. О ребенке не мечтаю, у меня операция была, я уже не смогу родить. В декабре следующего года у меня конец срока, но надеюсь, что в марте будет комиссия и меня выпустят досрочно.
Алла рассказала, что первая ее судимость была в 2010 году, тогда по приговору суда она получила 6 месяцев лишения свободы с отсрочкой на один год. Но не прошло и года, как она была осуждена по ч. 2 ст. 212 (Хищение с карточки банкомата) УК. Говорит, взяла у сестры сожителя банковскую карточку и сняла с нее деньги.
Когда Алла ушла, Светлана Походова сказала, что 212-я статья уже не редкость:
— У нас отбывает наказание женщина, которая неоднократно снимала деньги с карточки своей матери. Теперь ее мать звонит, приезжает на свидания и просит: «Отпустите ее». Я ей объясняю, что у нас нет полномочий выпускать осужденных на свободу, мы имеем право только рассмотреть возможность досрочного освобождения.
Начальник исправительной колонии рассказала, что бывают и другие письма от матерей.
— Вот женщина пишет: «Прошу не выпускать мою дочь из мест лишения свободы. Пусть сидит от звонка до звонка и зарабатывает хоть какие-то копейки, которые пойдут на детей». И это не единичное письмо подобного рода.
Осужденные пишут письма начальнику колонии и даже стихи посвящают
Светлана Походова говорит, что все осужденные, которые находятся в местах лишения свободы, так же как и Алла, мечтают только об одном — скорей бы освободиться, скорей бы закон об амнистии, скорей бы какие-то пересмотры.
— Они уверяют, что после освобождения в первую очередь устроятся на работу, восстановят родительские права и заберут детей. К слову, сейчас это большая проблема: 15% осужденных из нашей ИК лишены родительских прав и отбывают наказание за злостное уклонение от оплаты расходов на содержание своих детей. Здесь они говорят, что как только выйдут на свободу, будут о своих детях заботиться. Но, к сожалению, в большинстве случаев эти мечты так и остаются мечтами.
Светлана Походова говорит, что, освобождаясь, ни одна осужденная не сказала: «Я не уверена в себе, я все равно совершу преступление», все уходят с мечтой — начать новую жизнь.
— Недавно вышел закон об амнистии. Применили его к тем, чьи статьи подходят. Но некоторые из освободившихся по амнистии предыдущих лет снова совершили преступления и вернулись в места лишения свободы. Просто для многих это образ жизни, они по-другому жить не могут.
Бывшие осужденные, устроившие свою жизнь на свободе, тоже пишут письма начальнику колонии: «Я обещала вам, что у меня все будет хорошо, — и сдержала свое обещание».
Светлана Походова просит старшего инспектора штаба Екатерину показать мне новые общежития для осужденных. По дороге интересуюсь у сотрудницы колонии, о чем она мечтает. Выйти замуж и родить ребенка, отвечает девушка. Позже тот же вопрос задаю ее коллеге Наталье.
— Мы с мужем по окончании академии МВД работаем в этой исправительной колонии. Мечтаю о ребенке,
— улыбается Наталья.
— Здесь, в колонии, я насмотрелась на женщин, наделавших столько ошибок в своей жизни. Они сами себя ограничивают в мечтах. Хочу, чтобы в моей жизни ничего подобного не было.
«На Новый год мы переносим время отбоя»
На закрытой территории тоже ощущается приближение Нового года: в магазин привезли торты и новогодние подарки.
Осужденные покупают к Новому году продукты. У них даже есть возможность икру по заявкам к празднику купить. Правда, есть одно «но»: лимит на покупки (в случае если у осужденной нет исковых требований, ущерба, причиненного преступлением, то она может потратить в месяц до 6 базовых величин, если есть — одну базовую на продукты и столько же на предметы первой необходимости. — TUT.BY). К слову, сейчас в ИК-4 проходит акция «Подари мечту». Женщины, отбывающие наказание, могут приобрести новогодние подарки под заказ для своих детей, при этом им разрешается тратить деньги сверх установленного лимита.
— К Новому году осужденным будет показана театрализованная постановка в клубе, которую они готовят своими силами,
— рассказала Светлана Походова.
— 31 декабря утром ее увидит одна смена, после обеда — вторая. В клубе, в доме ребенка и в каждом отряде обязательно будет елка с гирляндами. Еще мы проводим акцию «Укрась свой отряд». Разумеется, у нас нет светящихся гирлянд, стеклянных шаров. Женщины вырезают снежинки из бумаги и делают бумажные гирлянды.
Окно одного из общежитий на территории ИК-4
Но самое главное, в новогоднюю ночь администрация ИК позволяет осужденным встретить Новый год.
— По просьбам осужденных мы переносим время отбоя с 22.00, как полагается по режиму содержания, на час ночи. Женщины смогут посмотреть праздничные телепередачи, услышать бой курантов — окунуться в атмосферу праздника.
Напоследок интересуюсь у собеседницы, есть ли у нее мечты, не связанные с работой.
— Есть. Чтобы войны не было. Когда мы раньше говорили об этом, не понимали, насколько это может быть близко и реально. Если не будет войны, можно много о чем мечтать,
— ответила Светлана Походова.
— Еще хочу, чтобы моя мама жила подольше. Она и муж — самые близкие для меня люди. Благодаря клубу деловых женщин я побывала недавно в Израиле и на одном из Канарских островов, теперь появилась новая мечта — путешествовать. А вообще, человек живет до тех пор, пока мечтает, и мечтает столько, сколько живет.
Пытки — это заразно Как насилие в тюрьмах влияет на каждого из нас
21.10.2021 06:00
По его словам, система работает так: внутри учреждения есть зондеркомманда из порядка 10 человек, которые по команде оперативников могут избивать, насиловать, пытать заключенных. Как говорит Осечкин, через эти истязания прошли более 200 человек, но на видео записывали издевательства только над 35-40 из них. «Из управления М ФСБ или ФСИН звонили в ОТБ-1, давали задачу, начальник отдела безопасности давал команду ответственному за видеорегистраторы. Тот их заряжал и с пустой картой памяти передавал сотрудникам, а они – активистам. Заключенного приводили и четыре-пять осужденных нападали на него, избивали, связывали в беспомощном состоянии, задирая ноги и оголяя анальное отверстие, затем насиловали палкой или по-настоящему, мочились на лицо. Этот процесс перевода этого человека в касту опущенных, чтобы он становился никем, записывали на видео», – рассказывает основатель Gulagu.net. Среди активистов он называет Сергея Ананьева, Радика Гимадеева, Виталия Янина, Петра и Александра Крайновых, Виктора Шеянова.
После изнасилования видеорегистратор приносили обратно в штаб, с него копировали информацию и скидывали на флэшку, чтобы отвезти заказчику. Как утверждает Осечкин, бывали случаи технического сбоя, видео не получалось или не сохранялось – в таких ситуациях пытку повторяли, говорит источник Gulagu.net. Владимир Осечкин указывает, что до какого-то момента информатор участвовал в подготовке отписок на его запросы, но затем «решил остановить этот ад» и начал копировать информацию, пряча файлы в компьютерной системе или записывая на отдельный носитель. Выйдя на волю, он скачал оставшуюся часть архива, поскольку еще имел доступ к внутренней системе ФСИН.
«И это не только ОТБ-1 в Саратове, есть показания из Иркутска – СИЗО-1, СИЗО-6. Есть доказательства того, что эта практика имеет системный характер», – говорит Осечкин. Пытки и изнасилования продолжались как минимум до июня 2022 года, уточняет он, то есть до момента возбуждения уголовного дела, в котором есть потерпевшие, но нет подозреваемых.
Информатор проекта в данный момент находится в относительной безопасности, но на него идет охота и он ожидает предоставления политического убежища. По словам Осечкина, самые страшные материалы он еще не видел и пока не знает, что может быть запечатлено на этих видео.
История
Чудеса толерантности: Трансгендера Назара посадили в женское СИЗО, а он взял и женился
В мужскую тюрьму бывшая Анастасия отправиться побоялась, а власти вошли в положение
Фокус западной толерантности в последние годы смещается. Обычные геи уже не в моде – они со своими притязаниями на однополые браки слишком «нормальные». Теперь в качестве символа толерантности подавай что-нибудь позаковыристей – трансгендеров. То есть людей, которые сами не могут разобраться ни в своей психической, ни в своей сексуальной идентичности, однако требуют от общества исключений, нарушения принимаемых с учётом объективного разделения полов законов и т. д.
Сегодня ведь чего только не встретишь. Я уже однажды говорил, что выдумали пять или шесть полов. Трансформеры… транс… Даже не понимаю, что это вообще такое. Ну, дай Бог здоровья всем… Проблема в том, что эта часть общества достаточно агрессивно навязывает свою точку зрения подавляющему большинству. Надо уважать, но нельзя навязывать,
– откомментировал прессе летом этого года Владимир Путин новое западное поветрие.
Казалось бы, всё ясно и позиция российской власти определена.
Но здравый смысл и политическое решение, очевидно, не стоят для российской ФСИН на первом месте. Ведомство, в котором, увы, немало проблем, связанных с качеством содержания заключённых, и откуда то приходит информация об избиениях и пытках, то, наоборот, фото бандита Цеповяза, кушающего крабиков, ухитрилось оказаться замешанным в скандале с первой в истории российских исправительных учреждений «нетрадиционной» свадьбой.
Невеста в белом платье с букетом цветов стоит на КПП следственного изолятора в радостном ожидании, – разливается соловьём «Московский комсомолец», точно дело происходит в начале 1990-х, а речь идёт о рекламе проституток. ґ- Её жених волнуется по ту сторону колючей проволоки, примеряя в камере роскошный синий костюм с бабочкой. Это была бы рядовая свадьба за решёткой, коих ежегодно в Москве проходит десятки, если бы не одно но. Всё происходит в женском изоляторе, а жених – «мужчина в теле женщины». В московском СИЗО №6, что в Печатниках, состоялась одна из самых необычных свадеб за всю историю уголовно-исполнительной системы. Впервые был зарегистрирован брак заключённого-трансгендера.
По сути, перед нами, конечно ложь. Никакой свадьбы трансгендеров с юридической точки зрения не происходит. По документам женятся гражданин Белоруссии Назар Гулевич мужеска пола и женщина Елена. Такого брака современное российское законодательство не запрещает, и кто был Назар по документам прежде, регистрирующие органы интересовать не должно, осмотра медиками перед подачей заявления в ЗАГС не проводится. Тем более что Гулевич уже был женат и разведён на территории Российской Федерации именно в качестве мужчины. То есть юридически отказать «белорусскому мужчине по паспорту» в заключении брака у органов ЗАГС не было никаких оснований.
Фото: Alexander Keltik/Globallookpress
Одно но… Дело происходило в московском СИЗО №6, которое предназначено для… женщин. И это уже серьёзный вопрос к ФСИН – почему мужчина по паспорту содержится в женском СИЗО, да ещё и заключает в нём брак? Назар Гулевич оказался по своему происхождению Анастасией. Мало того, не является, строго говоря, даже мужчиной в хирургическом смысле слова – соответствующее оперативное вмешательство (о безнравственности таких вмешательств мы тоже можем поговорить, но как-нибудь потом) не было завершено. Так что по сути это женщина с удалённой грудью и заменёнными белорусскими властями документами.
Все истории по смене пола происходили в жизни Анастасии много лет назад. С тех пор она ухитрилась послужить в белорусской армии, поработать в Москве, поучаствовать в «Битве экстрасенсов», где колдунам предлагалось угадать, кто из участников сменил пол. В общем, богатая жизнь, подходящая скорее для плутовского романа, которая не могла не привести в какой-то момент в СИЗО, после того как Анастасия согласилась стать подставным директором мошеннической фирмы. По её собственным рассказам, которым можно верить, а можно нет, её заставили подписать документы по мошеннической сделке. А дальше, когда за дело взялись полиция и следствие, «Назар Гулевич», потерявший свой белорусский паспорт, был, по сути, обречён на заключение под стражу.
Меня сначала повезли в СИЗО-3 «Пресня», он мужской. Я следователю объяснил, кто я, что у меня могут быть проблемы. Он обещал руководству СИЗО всё передать, но ничего не сделал. Представьте картину. Меня раздевают, а кругом другие арестанты стоят, мужчины, всё слушают, смотрят… Меня доктор спас. В шоке на грудь мою смотрит и спрашивает: «Что это за шрамы?!» И все глаза – на меня, тишина наступила вокруг. Говорю: самосвалом переехало. Доктор: «Кому ты врёшь?» И не принял меня в СИЗО, за что ему спасибо. Шестой СИЗО, женский, тоже не принял: паспорт у меня ведь мужской. Первое время я сидел один в больнице СИЗО-1, «Матроски»… Потом перевезли меня в СИЗО-6. Не знаю, кем меня тут считают: женщиной, мужчиной… Сижу я один уже больше полугода. Сотрудники сначала интерес нехороший проявляли, обсуждали громко, потом привыкли,
– рассказывает сам фигурант в очередном слезливом интервью.
Фото: Miriam Doerr Martin Frommherz / Shutterstock.com
Теперь человек, числящийся по документам Назаром Гулевичем, сидит в женском СИЗО в отдельном блоке. Сотрудники ФСИН решили проявить гуманность, а ещё более – не рисковать, так как с нестандартным заключённым может что-нибудь случиться, а им отвечать. Однако ради этой гуманности пошли, по сути, на нарушение закона. С юридической стороны полом Гулевича является мужской, недавно это было в очередной раз подтверждено МВД Белоруссии, которое выдало сидельцу новый паспорт. А значит, в женском изоляторе такому заключённому делать нечего. Раз у сотрудников ФСИН, среди прочих забот, хватает времени на решение судьбы женомужчины, то, стало быть, им вполне по силам организовать такое же «отдельное помещение» в изоляторе мужском.
И уж совсем абсурдным делом стала изоляторная «свадьба трансформеров». По многочисленным интервью «жениха» получается, что знакомство и совместная жизнь с невестой начались много лет назад. Никаких принципиальных препятствий для заключения брака не было – один брак в биографии «Назара» уже был. И какова была экстренная необходимость устраивать шоу с белыми платьями и букетами именно в СИЗО – из публикаций совершенно не ясно.
И чем дальше, тем больше. Создаётся впечатление, что перед нами именно провокационное шоу, которое ни к законности, ни к гуманности отношения не имеет. «Назар» уже был в прошлом телезвездой, авантюризма в данном случае не занимать. Стать фигурантом очередного громкого шоу для прессы – «Первый брак трансгендеров в российском СИЗО»… почему бы и нет? И вот уже помощь «правозащитников», слезливые публикации в прессе, монологи о том, что «Жанну Д`Арк тоже осудили за то, что она была в мужском платье» (вот уж орлеанскую деву точно сюда приплетать не стоит)…
При этом возникает один вопрос. Если история с обвинением «Назара» настолько прозрачна, то почему бы всем защитникам и доброхотам не скинуться на хорошего адвоката? Тот пробьёт домашний арест, а там и до небольшого приговора недалеко. Как скажет вам всякий следователь, ведший дела по мошенничеству, никто не станет сажать подставных директоров фирмы. Однако подследственного держат уже больше года в том самом женском СИЗО №6, а сам «Назар» рассуждает о том, что будет делать, если попадёт в колонию. Это может значить только одно – о реальных обстоятельствах дела и серьёзности обвинений подследственный прессе очень сильно недоговаривает, придерживаясь перед журналистами стратегии «Рафик совсем невиновный».
Фото: Stefan Kiefer/Globallookpress
Между тем если бы Рафик и в самом деле был настолько катастрофически невиновен, то усилия всех заходящихся в экстазе гуманности сторон могли бы быть направлены на смягчение меры пресечения и вообще вывод «жертвы подставы» из числа подследственных. Но никто ничего подобного не делает – скорее всего, потому, что сделать ничего невозможно и сам «Назар Гулевич» был в мошеннической схеме кем-то гораздо большим, чем подставным лицом, и по тем или иным причинам не даёт помогающих следствию показаний.
И вот уже вырисовывается совсем другая история, о том, как пресловутая «трансгендерность» оказывается способом смягчения условий содержания, обеспечения себе в СИЗО привилегий, обмана общественности, затруднения расследования. Короче – социального хакерства, каковым чаще всего и оказывается значительная часть случаев подобного рода.
Наибольший вопрос, конечно, тут к прессе и ко всем тем, кто использует очередную слезливую для небрезгливых историю для того, чтобы сдвинуть пресловутое «окно Овертона». Мол, в России есть ужасная проблема с трансгендерами, с их заключением под стражу, с возникающими для них действительными и мнимыми опасностями… И нужно срочно решать её силами всего общества и ФСИН. А ещё лучше завести какую-нибудь специальную госпрограмму и заслужить одобрение международной либеральной общественности.
Но, по сути, всю эту «малину» развёл в данном случае как раз ФСИН – систематически идя на нарушение закона, содержа юридически мужчину в юридически женском изоляторе, ссылаясь на «фактический пол», но при этом разрешая совершенно неуместный брак своей заключённой как мужчине.
Фото: itakdalee / Shutterstock.com
Вот уж где точно – либо бабочку снимите, либо трусы наденьте.
Либо мы ограждаем этого человека как женщину, в качестве которой её сотворил Господь, от последствий дальнейшего её безумия – тогда пусть сидит в женском СИЗО, вернёт себе имя Анастасия и пользуется теми привилегиями слабого пола, которые предусмотрены нашими законами и нравами. Но тогда – никаких браков в качестве жениха в стенах женского СИЗО. Либо мы продолжаем следовать безбожной либеральной казуистике, которая позволяет и юридически легализует так называемую смену пола. И тогда назвался мужчиной – отвечай за последствия. Получил из Белоруссии мужской паспорт, женишься по нему – сиди в мужском изоляторе. А свою гуманность сотрудники ФСИН могут проявить иначе, например подобрав камеру, в которой не сидит «урла», среди которой только и распространены совсем уж дикие представления и склонность к насилию.
Нынешний же цирк, который устроила ФСИН, и противозаконен с точки зрения УИК, и аморален как со стороны церковной, так и со стороны светской морали. Это страшная подстава для всей страны, которая заняла совершенно чёткую позицию в моральных вопросах в глазах мирового сообщества и именно за эту позицию приобрела заслуженное уважение консервативно настроенных людей во всёем мире. Ну и наконец, весь этот гуманитарный аттракцион ложится в рамку уголовного дела о мошенничестве, в котором явно «тигры что-то недоговаривают».
В общем, устав от обвинений в излишней жестокости, наше тюремное ведомство решило удивить мир милосердием и толерантностью. Но что-то, кажется, пошло не так…
Не столь отдаленное место. Один день в женской колонии глазами корреспондента
Когда мы озвучили начальнику УФСИН России по Алтайскому краю Усачеву идею рассказать читателям об одном обычном дне осужденной, Валерий Николаевич одобрительно кивнул, но предложил несколько иной вариант: «Один день с сотрудницей колонии. Больше увидите, услышите и поймете». На том и сошлись. В восемь утра у входа в колонию нас поджидала заместитель начальника ИК-11 Елена Зверева. Замполит, как ее называют по-старинке. Где-то я ее уже видел. Но где?
Маска для волос
На КПП оставляем паспорта и мобильники. Заверяем, что не несем с собой сим-карты и прочие запрещенные предметы. Здороваемся с проходящим мимо кинологом и его псом. Овчарка привычно принюхивается и с любопытством смотрит на новеньких. В умных глазах написано: в эту сторону пропущу вас без проблем, а там — как хозяин скажет.
В системе Федеральной службы исполнения наказаний Елена Львовна с 2000 года. Два высших образования — историческое и юридическое. Работала с несовершеннолетними осужденными, мужчинами и женщинами из колонии-поселения. Считает, что с женщинами труднее всего.
Елена Зверева, замначальника ИК-11:
Я им сейчас говорю: «Сначала были ваши дети. Вместе с ними я писала вам письма. Теперь пришли вы». Женщины в сравнении с мужчинами более агрессивные и эмоциональные. Основа нашего спецконтингента — те, кому за сорок лет. Вы мало здесь увидите молодых лиц. Эти женщины значительную часть жизни провели в «местах не столь отдаленных» — на свободе их мало кто ждет. На свидания с осужденными приезжают единицы. В мужских колониях комнаты длительного свидания заняты постоянно, очередь большая. Здесь они пустуют.
Сегодня майор внутренней службы Зверева — ответственная по учреждению из лиц руководящего состава. Идем на утренний инструктаж, который она должна провести с дежурным нарядом, заступающим на службу. Инструктаж как инструктаж. Соблюдать законность при несении службы… К заключенным обращаться только на «вы». Соблюдать правила несения службы в закрытых помещениях и правила внутреннего распорядка.
— Напоминаю, сегодня у нас работают журналисты. Мы должны позаботиться об их безопасности: чтобы наши гости вернулись домой живыми и здоровыми. Больные есть? Все могут нести службу?
Кто-то простужено шмыгает носом, но могут все. Елена Львовна отправляется проверять работу ШИЗО, где содержатся в изоляции не только штрафники. В крае подозреваемых и обвиняемых женщин содержат в СИЗО-1 и СИЗО-2. В новоалтайскую колонию в помещения, функционирующие в режиме следственного изолятора (ПФРСИ), привозят тех, у кого суд прошел, но приговор в законную силу еще не вступил. С одной стороны, в следственных изоляторах места освобождают, с другой — психологически готовят осужденных к переводу из следственного изолятора в колонию. Есть еще ПКТ — помещение камерного типа. При нас обыскивают ее обитательницу. «Носочек снимите». — «Ха, может, вам еще и штанишки снять?», — голос низкий, прокуренный. Про таких говорят: мужичка. В ПКТ загремела на три месяца за буйное поведение. В камерах ПФРСИ находятся шесть человек, публика поспокойнее, хотя и там есть своя «заноза»: «Жалобы есть?» — «Конечно! Не видите что ли? Худеем! Маску для волос нельзя сделать! Что за шмон здесь устроили?». Невозмутимый инспектор отдела безопасности продолжает обстукивать большим деревянным молотком остовы кроватей и другую нехитрую обстановку камер. Его напарница едва заметно улыбается уголками рта. Тут всяких «концертов» навидались и наслушались. «Девки! — куражится та, кто страдает без маски для волос. — А вас кто обыскивал? Баба? А меня — мужик! Такой кайф словила!». Врет, конечно. Можем с фотокором засвидетельствовать.
— Работая здесь, начинаешь более снисходительно относиться к человеческим слабостям и недостаткам, — замечает замполит.
Посидеть за мужа
В кабинете Зверевой встречаемся с ее ближайшими помощницами. Молодые, симпатичные, серьезные.
— У нас маленький, но очень дружный коллектив, — говорит Зверева. — Держимся друг за друга, помогаем. Иначе просто не справиться с бесконечными интригами осужденных.
Татьяна Павловна Мерещенко и Александра Вячеславовна Ишкова — начальники отрядов. Выпускницы Барнаульского юридического института МВД России. Светлана Владимировна Маркелова — специалист по трудовому и бытовому устройству осужденных. Готовит к освобождению, вплоть до покупки билетов домой, устанавливает связи с родственниками, центрами занятости и социальными службами по месту жительства. Все умницы-красавицы, все замужем. У нас принято по имени-отчеству обращаться, никаких «Тань» и «Свет». К осужденным тоже положено обращаться на «вы».
Спрашиваю у новых знакомых, в чем причины роста женской преступности.
— Раньше женщины занимались прежде всего домашними делами и воспитанием детей, теперь они уравнялись в правах и возможностях с мужчинами. Приходится быть сильными и агрессивными в попытках самореализации и самоутверждения. В какой-то степени они идут против своей исконной природы. И если не получается, слетают с катушек. В нашей колонии многие сидят за убийство или — как большинство цыганок — за распространение наркотиков. Вполне возможно, сидят вместо мужей или сыновей. Берут на себя их вину. Помню, пожилая цыганка призналась, выходя на свободу: «Ну вот, посидела за сына». Беда в том, что пока она сидела, сына все равно посадили — за другое преступление. В нашей стране женщина зачастую вынуждена быть наравне с мужчинами или сильнее их. Однако вставая на одну ступень с мужчинами, они забывают, что наркотики и алкоголь пагубнее влияет на их жизнь. Мужчина еще может, если сильно захочет, отказаться от этих привычек. Женщина — нет, для нее это неизлечимые болезни. Дорога в один конец, — чувствуется, что Татьяна Павловна давно размышляет на эту тему.
— Еще одна причина — безработица, особенно в сельской местности, — добавляет Александра Вячеславовна. — Мужья пьют и женщины от них стараются не отставать. А чтобы прокормить семью, купить какую-то одежку детям, идут на воровство. Когда спрашиваешь: «Зачем?», отвечают: «Другого выхода не было».
— Тут неоднозначный момент, — пожимает плечами Светлана Владимировна. — В центрах занятости наоборот говорят: рабочих мест много, мы ждем ваших осужденных. Но наши туда мало обращаются. Идут в органы соцзащиты, собирают справки и получают матпомощь. Беда в том, что выходя на свободу, они не хотят работать. Случаи успешного трудоустройства бывших осужденных и их успешной социальной адаптации, к сожалению, редки. В прошлом году в Рубцовске из тысячи освободившихся в центр занятости пришли 40 человек, из них всего восемь взялись за предложенную работу. Чем занимаются остальные? В лучшем случае, работают у предпринимателей «в черную».
Что же получается? Раньше был лозунг: «Догнать и перегнать Америку». Теперь: «Догнать и перегнать мужиков»? Или хотя бы не отстать в пьянке… Одна из осужденных зарезала сожителя, налившего ей в стопку чуть меньше, чем себе. Глазомер подвел ли, жадность — какая теперь разница. Обычная история из уголовных дел осужденных: пили с мужем (сожителем, знакомым)… мужик обидел… сходила на кухню, взяла нож… обидчик заснул или уже ничего не соображал… нанесла удар (удары). В колонии есть осужденная, бывшая медсестра. Ее за глаза Чистильщиком зовут — четырех сожителей отправила на тот свет. На улице встретишь и не подумаешь ничего плохого: опрятная, степенная, приятная с виду. Отбыв наказание за третье убийство, захватила с собой кота, которого прикормила в колонии. Кот вернулся через несколько дней. Вскоре вернулась и хозяйка. С четвертым сроком.
— Наш спецконтингент не любит заниматься рукоделием, вышиванием, вязанием и прочими чисто женскими занятиями. Привыкли жить на свободе, ничего не делая. Да и воспитания в детстве соответствующего не получили. Лишь два человека из 247 любят и умеют рисовать, одна из них керамикой еще занимается. А вот спеть или потанцевать, особенно на Дне колонии — всегда пожалуйста. Пусть без водки, но все погулять! Как говорил Егор Прокудин в фильме «Калина красная»: «Праздник нужен душе, праздник!». Стоит бабка, зубов почти не осталось: «Хочу спеть «Червону руту», — рассказывает замполит.
Письмо в Италию
Зверева смотрит на часы — пора на планерку к начальнику колонии. О Владимире Суволове подчиненные говорят с уважением: «Матерый опер. Мудрый и спокойный».
Матерый опер первый день, как из кратковременного отпуска, а подчиненные дружно грузят его проблемами… Беременную Бортникову не хотят брать в Челябинск и Мариинск, где колонии специализируются на приеме родов у осужденных. Мест нет, все переполнено. У другой женщины выявлена нехорошая опухоль. По ОРВИ, которая свирепствует в крае, ситуация спокойная, осужденным дают проверенное профилактическое средство — лук… Очередные заморочки с госзакупками — нужны новые швейные машинки для цеха, но это легко сказать, а есть ФЗ-44…Пришло время разбираться с теми, кто бездельничает на производстве, не выполняет норму выработки.
Владимир Суволов, начальник ИК-11:
Вот, пожалуйста, а потом удивляются, почему у них зарплаты низкие…
Волокита со списанием изношенного трактора, бюрократия непролазная… В первом квартале ожидаемый перерасход по электроэнергии и воде. Надо найти пути экономии… Суволов похож на директора предприятия — только в кителе. Но в отличие от многих начальников на журналистов смотрит благосклонно: «Будут вопросы — заходите, я тут допоздна».
— Почему осужденные пытаются забеременеть? — объясняет после планерки Елена Львовна. — Чтобы получить снисхождение и освободиться по статье 82. Ребенок — это железный предлог для освобождения. Та, которую надо отправлять на роды в спецколонию, уже имеет двух детей: мальчику десять лет, девочке — меньше двух лет. У мамаши с десяток судимостей — специализировалась на краже сумок и вещей в барнаульских магазинах. Есть у нас осужденная Кузькина. Заключила брак с мужчиной, когда-то бросившим ребенка с матерью. Мать, с которой он развелся, посадили. Ребенок до семи лет воспитывался в детдоме. Теперь мужчина, освободившийся не так давно, воспылал отцовскими чувствами и намерен забрать ребенка из детдома. И Кузькина не отстает от нас: помогите усыновить этого ребенка. Хотелось бы верить, что это потребность испытать материнскую любовь. Но возможен другой, не романтичный вариант: срок большой, девять лет, а наличие ребенка поможет освободиться по 82-й — для ухода за несовершеннолетним.
Дети — вообще самая любимая тема у осужденных. По ним тоскуют, ими спекулируют. Ради них пытаются начать новую жизнь. Осужденная за хранение наркотиков Наталья в Барнауле жила в одной многоэтажке с моими друзьями.
— Я отсидела уже пять лет. Дочери скоро в школу идти. Больше с наркотиками не хочу связываться — это миллион процентов! Наркотики — зло. Мне страшно было видеть в колонии, какие сюда попадают наркоманы, что с ними делают за короткий срок «крокодилы». Думаешь иногда: пойду по улице, а на тебя наркоман с топором! Больше всего соскучилась по маме и ребенку. О них одни мысли. Хочу научить дочь на коньках кататься. В парк с ней пойду. Очень меня ждет. (С нервным смешком.) Как героя какого-то. Бабушка не говорит, где я нахожусь, — Наталья теребит в руках «Педагогическую поэму» Макаренко.
69-летняя Людмила Хан последний раз видела дочерей 35 лет назад (Ирине и Татьяне было тогда 4 и 5 лет). Дети остались в городе Чирчик тогда еще Узбекской ССР. А у Людмилы Викторовны жизнь пошла по замкнутому кругу: кражи, воровство, разбой — суды — колючая проволока. Правда, последняя судимость — восемь лет за убийство сожителя. Хан говорит, что убийство на нее «повесили». В 2015 году освобождаться, но ехать некуда. Где дочери, что с ними, матери все эти 35 лет было неведомо. Сотрудники колонии написали запрос в Узбекистан. Пришел ответ: в 1999 году Татьяна Вячеславовна Хан вышла замуж за итальянца, работавшего на строительстве , приняла итальянское гражданство и покинула родину. Про вторую дочь ни слова.
— Мы помогли составить бабе Хан письмо, которое она отправила в посольство Италии с просьбой помочь найти дочь, — рассказывает Елена Зверева. — Может, Татьяна захочет встретиться. Или хотя бы ответит на письмо. Пусть прошло много лет, но это все-таки мать, которая нашлась.
Баба Хан (в девичестве Зырянова) числится в первом отряде. Ходит, опираясь на трость. Темное лицо изрезано морщинами, нос крупный, пристальный взгляд. Колоритная бабка, и фамилия у нее говорящая — есть в ней что-то ханское.
— Вы в большой газете работаете. Помогите найти дочь. Хочу получить благую весточку от нее. Это как мое последнее желание. Я сиротой росла и всю жизнь провела в казенных домах. Но я свободный человек и перед Богом чиста.
Вечерние забавы
Здоровье у бабы Хан неважное, и дело не только в возрасте. В колониях вообще трудно найти здоровых людей. Начмед колонии Евгений Александрович Галкин уже 21 год работает в системе исправительных учреждений. Раньше лечил малолеток, теперь женщин.
— Очень сложный контингент. Запущенный в медицинском плане, много хронических заболеваний. На воле никто из женщин практически не занимался своим здоровьем. У нас много тех, кто употреблял наркотики. Тридцать семь осужденных ВИЧ-инфицированы, около 90 больны гепатитом В и С. Много гинекологических заболеваний, гипертония распространена. На 247 человек почти 700 заболеваний.
Начмед показывает свои владения — кабинеты терапевта, психотерапевта, гинеколога, стоматолога, палаты. Свежий ремонт, чистота, порядок и обязательные решетки. В поселке с населением в 250 человек даже фельдшерско-акушерского пункта не найдете, а здесь целая медчасть. Стоматологическому оборудованию позавидуют иные райбольницы. Можно вылечить зубы, поставить зубные протезы.
С зубами у большинства осужденных проблемы, особенно у бывших наркоманок. Зато в женских казенных домах нет членовредительства, глотания разных ложек, гвоздей, кусков колючей проволоки. Это все прерогатива безбашенных мужчин.
Самым главным в своей работе Евгений Галкин считает терпение и выдержку. Почти каждый вечер — ближе к отбою, который по распорядку начинается с 22.00, у осужденных, особенно пожилых, начинаются «обострения»: давление, головные боли, сердечные приступы… Сотрудники медчасти уже дома, поэтому приходится вызывать «скорую помощь» из новоалтайской горбольницы. Гражданские медики прибывают через пять-семь минут и дело заканчивается выдачей таблеток. По сути, ложная тревога. Для осужденных приезд «скорой» — своеобразное развлечение, игра на нервах сотрудников колонии. А у тех нет выхода — случись что и затаскают по прокуратурам. Хорошо, что в горбольнице «входят в положение» и не ворчат.
Выбираемся на свежий воздух. Небо синее, солнышко вовсю припекает. Весна! Мимо ведут к КПП двух осужденных. У одной закончился второй срок, у другой, тридцативосьмилетней, истек седьмой. Еще несколько минут и они на свободе. Но лица пасмурные. От объектива фотоаппарата отворачиваются.
— Нередко женщины выходят из колонии и плачут. Некуда идти. Многие вообще никому не нужны. Бывает, на наши запросы из органов внутренних дел приходят ответы: «Семья не желает, чтобы осужденная возвращалась в дом», — говорит замполит.
Галкин долго смотрит в сторону КПП.
— На воле нередко пересекаюсь, где-нибудь на улице или в магазинах, с бывшими подопечными. Интересуюсь, как живут, где устроились. Они же спрашивают не про то, как лечить свои болячки, не про рецепты, а как дела в колонии.
Любовь и разлука
Елена Львовна на время покидает нас. Ответственный по учреждению обязан пройти «по периметру» — проверить службу нарядов отдела охраны. Штатским на вышки не положено. Время обеденное. Осужденных в столовой кормят борщом, макаронами с мясом и киселем. А мы в кабинете замполита пьем чай с конфетами. Самое время побеседовать с ее помощницами на вечные темы — любовь и семья.
— Я в колонии работаю всего полтора года, но заметила: за это время наши отношения с мужем стали еще крепче. Психологически в колонии очень трудно. Так устаю, что когда прихожу домой, хочется только тепла, покоя и романтики. На какие-то ссоры и выяснения отношений сил не остается. На выходных уезжаем с мужем и ребенком туда, где тихо. Муж тоже в системе ФСИН, и дома мы принципиально не говорим про службу, — признается Светлана Маркелова.
— Мы хоть и носим погоны, но дома не командуем, — смущенно улыбается Александра Ишкова. — Здесь постоянно находишься в напряжении. От наших осужденных можно всего ждать. Не забывайте — многие из них убийцы и наркоманки. Они следят за каждым твоим шагом, словом, жестом. Приходится постоянно себя контролировать. Любая ошибка чревата всякими последствиями. После такой работы хочется быстренько сделать домашние дела, побыть самой собой и просто отдохнуть.
Возвращается Елена Львовна. Разворачивает тему в сторону осужденных.
— Мужчины не ждут женщин, оказавшихся в местах лишения свободы. Они быстро разводятся и находят других. А мужчину всегда ждут. Бывает, что и не одна. В нашей колонии за три года было заключено всего три брака. Первый: жена в апреле освободится и поедет домой, в Рубцовск, но мужа там нет — уже угодил в колонию строгого режима за распространение наркотиков. Спрашиваю: «Будешь ждать?». — «Не-е-ет, зачем он мне нужен?». Вторая пара: она сидит, он отсидел, будущее в тумане. Третий брак вроде бы крепкий. Муж-цыган из Новоалтайска часто приезжает на выходные навестить супругу… Она его заметно моложе, — добавляет Зверева.
Идем в цех, где шьют рубашки для полицейских. Находим одну из тех трех замужних, стройную женщину средних лет.
— Через 15 дней освобождаюсь. Что буду делать? (глянув на Звереву.) Для начала везде отметиться, чтоб никому на глаза не попадаться. Я сюда больше никогда не вернусь. Благодарна Богу, что все здесь прочувствовала и поняла, хоть под старость лет. Почему Он меня раньше не посадил, когда моложе была? Но у меня все еще впереди. С моим языком и головой я не пропаду, определюсь с дальнейшей жизнью. Внешность подкорректирую только. Я в этой колонии стала первооткрывателем — замуж вышла. Про мужа рассказать? Не-не-не!!! Это история пусть умалчивает. Ждет сейчас меня. Куда бы он делся?!
Первооткрывательница смеется во весь рот. Теперь понятно, что свежеиспеченная жена хочет подкорректировать. Ну да дело житейское. А муж, который уже не нужен, конечно, ждет. Что ему еще делать в колонии строгого режима? Ждет окончания срока. Дни считает, месяцы, годы.
На выходе из цеха замечаю озорной взгляд молодой симпатичной швеи. Машинально подмигиваю. На улице Елена Львовна спрашивает: «А что это там осужденная покраснела, когда мы мимо проходили?». Я тут же колюсь. «Что вы наделали? Она теперь ночь спать не будет, нафантазирует невесть чего!» — то ли в шутку, то ли всерьез отчитывает замполит. Теперь краснею я.
Мечты об УДО
— По закону осужденные обязаны трудиться, — Елена Львовна тактично переходит на другую тему. — У нас они получают средне-специальное образование и работают на швейном производстве. На свободе мало кто будет трудиться по этой специальности. Но они есть и мы ориентируемся прежде всего на таких. Надежда Баранова, молодая женщина из Рубцовска, работала здесь очень добросовестно. У нее болела мать, брат умер. Сына могли отдать в детский дом. Галина сильно переживала. Мы помогли ей оформить все документы и освободиться по 82-й статье. Недавно прислала письмо подруге Касаткиной из третьего отряда — работает второй год в ателье. В письмо вложен рекламный буклет — сын Надежды, симпатичный парнишка, позирует в различных костюмчиках, которые шьют в ателье. Мы все за нее порадовались.
Спешим на заседание совета воспитателей второго отряда, который проводится каждый первый вторник месяца. В совет входят начальник колонии, замполит, начальник отдела безопасности, психолог и социальный работник. Сегодня предстоит рассмотреть ходатайства трех осужденных об условно-досрочном освобождении. УДО — одна из важнейших позиций, краеугольных камней системы социальных лифтов, практикуемой в последние годы службой исполнения наказаний.
— Не реже одного раза в месяц комиссия, в которую входят представители администрации колонии и всех ее служб, рассматривает и оценивает поведение каждого заключенного. Как осужденный относится к работе, учебе, психокоррекционной работе с психологом, к выполнению правил внутреннего распорядка и участию в культурно-массовых мероприятиях, — растолковывает мне Елена Зверева. — После этого решается вопрос о будущем: переводить на облегченное содержание или оставить на обычных условиях. А может быть, перевести на строгие условия содержания. Социальный лифт — это шанс для осужденного хоть как-то изменить к лучшему свою жизнь за колючей проволокой, которая кажется нескончаемой, ощутить, что время не остановилось. Как минимум, осужденному дают понять: о нем не забыли, его жизнь интересует других людей, он кому-то нужен. Хотя в нашей колонии тех, кто по решению суда освобождается по УДО, немного. Все-таки здесь содержатся рецидивистки, у некоторых по 10−12 судимостей. Некоторых по пять-шесть раз отпускали по УДО, и что толку — вновь совершали преступления.
Первой пред ясные очи комиссии предстает Светлана Сафина, осужденная на девять лет за убийство.
— Взысканий не было, имеет поощрения в виде благодарности, устроена подсобным рабочим, к труду относится добросовестно. Поддерживает социально-полезные связи с мамой и 13-летней дочерью посредством длительных свиданий и телефонных звонков. В случае УДО намерена проживать с мамой и дочерью по прежнему месту жительства. Хочет трудоустроиться в магазин продавцом, — докладывает начальник отряда Ишкова.
Далее следует диалог начальника колонии и Сафиной. «Раньше на УДО выходили?» — «Один раз». — «Второго раза хватит?» — «Хватит. Второй и последний». — «Больше за нож не будешь хвататься?» — «Нет, не буду». — «Имейте в виду — у вас статья тяжкая. А я всем говорю: еще раз сюда попадете — второй раз на УДО не пойдете. Один раз вы не оправдали доверие, вновь преступив закон, все — хватит, несите наказание по полной программе».
Комиссия ходатайство Сафиной поддержала. Поддержали и ходатайство Анастасии Мосеевой. У нее это третий срок. Первый раз осудили условно, второй — дали реальный срок, не досидела, вышла по УДО. В этот раз дали четыре года, освобождение в 2015 году. Дома, в Томске, ждут бабушка и сын, которого воспитывает гражданский муж. Мать Мосеевой умерла. У мужа была судимость.
— Вы молодая женщина. Руки на месте, работали хорошо, евроремонт можете делать, на рабочих строительной профессии спрос большой везде. Смотрите, чтоб не втянули в прежнюю жизнь. Сюда не возвращайтесь — тюрьма ничего хорошего не дает, — наставляет Суволов.
Последней заходит худощавая, седая женщина с крупными кистями рабочего человека.
— Осужденная Батурина отбывает наказание в нашем учреждении с 2011 года, — чеканит Александра Ишкова. — Взысканий нет. Поощрения в виде четырех благодарностей. Проблемы со здоровьем — щитовидная железа. Но инвалидности нет. Поддерживает социально-полезные связи с сыном и дочерью посредством телефонных звонков и писем. В случае УДО намерена вернуться домой в Омск. Ранее дважды привлекалась к уголовной мере наказания по ст. 158 (кража). Первый срок был условным. Второй срок отсидела полностью. Третья судимость — ст. 105 ч.1 (убийство). На УДО идет первый раз.
Дочь Батуриной воспитывает маленьких детей, не работает, сын отбывает наказание. Какое именно, мать не хочет говорить. В декабре Батуриной исполнится 55 лет. Трудовой стаж для пенсии накоплен — 21 год проработала на заводе токарем. Получила квартиру от завода. Если освободят по УДО, это случится в мае. Полгода надо будет чем-то заниматься. Служба занятости Омска стандартно пообещала трудоустроить по имеющимся вакансиям. Родной завод в лучшем случае возьмет работать уборщицей — навыки токаря растеряны, да и возраст уже не тот. Комиссия поддерживает ходатайство. Но Светлана Маркелова высказывает особое мнение:
— Пенсию оформим — тогда и пусть выходит на свободу. Она сама не сможет. Беда в том, что эти люди не хотят и не привыкли ходить по учреждениям, стоять в очередях, оформлять бумаги. Мы тут одной цыганке помогли впервые паспорт получить — в 45 лет. Как жила без паспорта? Честно сказала: «А зачем мне паспорт?».
Конечно, с этими «лифтами» много бумажной мороки. Нужен ворох справок — начиная с характеристики начальника отряда и заканчивая тем, какие книги осужденная брала в библиотеке, кому шлет письма, нет ли у нее исковой задолженности, не отказывалась ли она от медпомощи и необходимых медобследований. Сразу после введения системы личные дела осужденных распухали до невероятных размеров. Сейчас, по словам Зверевой, стало попроще, и система социальных лифтов, как бы ее не критиковали, нужна.
Люди нашего царя
В колонии работает школа. Раньше в ней учились малолетки. Теперь за школьными партами сидят 30 человек, из них половина — в соответствии с законом об обязательном среднем образовании, которое человек должен получить до 30 лет. В четвертом классе учатся молоденькие, смешливые цыганки. Русский язык дается им труднее всего. Остальные 15 человек постигают школьные премудрости по собственному желанию.
В здании школы размещаются молельная комната и библиотека. В ИК-11 заложен камень под будущую церковь, но для строительства нужны немалые средства и рабочие руки. В мужских колониях встречаются хотя бы каменщики и плотники… Открыть молельную комнату помог иерей Вячеслав Данькин, окормлявший до недавнего времени исправительные учреждения края. Осужденные любили вести с ним душеспасительные беседы.
— Колонию посещают представители Русской православной церкви, христиане-евангелисты, баптисты, — перечисляет Зверева. — Больше всего, конечно, помогает РПЦ. Не только в духовном, но и в материальном плане. Посылки часто приходят из церкви, прихожане комплектуют. Пусть это будет кулечек конфет — все равно приятно, ведь в самой колонии раздача конфет, как вы понимаете, не предусмотрена. Особенность же нашего спецконтингента в том, что осужденные привыкли просить, хотя они полностью обеспечены обувью, одеждой, питанием. Но это же все казенное. А тут — носочки, конфетки или полотенце с воли…
В молельной замерли у икон две женщины, пожилая и совсем молодая. С Богом у каждой свои отношения.
— Я не из тех, кто за «колючкой» называют себя верующей, а на свободе забывают про Бога. Он у меня в душе. Главное здесь — сохранить в себе человека. Для меня самые важные понятия теперь — любовь и свобода. А деньги людей портят, — уверена 25-летняя Настя Кузнецова из Барнаула.
В библиотеке нет никого кроме заведующей — пожилой осужденной с наколкой на пальцах «Люба». Между прочим, такие наколки у осужденных вышли из моды. Любовь Найденова, показывая содержимое книжных полок, старательно прячет меченую кисть. «Люди нашего царя» Людмилы Улицкой соседствуют с «Сильными духом Дм. Медведева, Гете — с «Унесенными ветром», Ремарк — с «Садом желаний» Марии Городовой, а Салтыков-Щедрин с «Мужьями и любовниками» Р. Харриса. Конечно же, «Воскресение» Льва Толстого.
Что здесь любят читать? Да то же, что и на воле. Кто помоложе, предпочитают любовные романы и детективы. Кто постарше — историческую литературу, классику. Фантастика и разные фэнтези не в чести. Отдельный книжный шкаф отведен под духовную литературу. Библия и ее толкования, в том числе академические, книги о житии святых и… больше десяти новеньких, бросающихся в глаза книг Ю. Михайлова «Пора понимать Коран». Читают? Нет, уверяет библиотекарь, у нас нет мусульманок. Но, как мне кажется, призыв к изучению Корана относится не только к тем, кто уже исповедует ислам.
Чувство сожаления
Вижу томик Шукшина и до меня, наконец-то, доходит, где видел раньше Елену Звереву. Минувшей осенью в Барнауле проходил Х Всероссийский фестиваль песни осужденных «Калина красная». Гала-концерт был на сцене Молодежного театра Алтая. Елена Львовна очень помогла организаторам за кулисами во время генеральной репетиции и самого концерта, где особенно пригодились ее знания психологии осужденных. Кого-то из артистов приходилось успокаивать, кого-то подбадривать, кому-то просто руку пожать перед выходом на сцену. Когда журналистам разрешили после гала-концерта поговорить с артистами и артистками, поневоле обратил внимание на стоявшую поблизости красивую женщину с майорскими погонами. Черты лица мягкие, а взгляд твердый, уверенный.
— Я хожу на работу потому, что она мне нравится. Будь иначе, уволилась бы — какой бы ни была зарплата. Что испытываю по отношению осужденным? Нет, не жалость. В конце концов, мы имеем дело с рецидивистками. Но сожаление по поводу изломанных судеб есть. Я никого из осужденных не оскорбила за все годы. Никого не назвала дураком или дурой. Хотя иногда очень хотелось. Порой слышу от них про себя плохие, неприятные слова. Но не обижаюсь. Это же женщины, они постоянно плетут интриги. Особенно цыганки. Говорю сотрудникам: «Относитесь к осужденным как к людям подневольным. Будьте снисходительнее». Просто каждому из нас надо делать то, что обязан делать по своим обязанностям. Наша работа — исполнить наказание, определенное судом. Смешно говорить о перевоспитании 40−60-летних людей, сидевших не один раз. Осужденная должна отбыть положенный ей срок наказания и уйти на свободу — если не здоровой (здесь все-таки не санаторий и не курорт), то хотя бы со здоровьем, которое не ухудшилось. Неожиданное, наверное, сравнение, но в чем-то наша работа схожа с работой воспитателя в детском саду (был у меня такой опыт в молодости). Что для него самое главное? Вечером вернуть родителям их маленьких детей в целости и сохранности.
Похоже, ответственность — одна из важнейших черт в характере нашего замполита. Светлана Маркелова вспоминает, как они с Еленой Львовной на собственном автомобиле отвозили бывшую осужденную, пенсионерку Марченко, в Рубцовск — в специальный психоневрологический диспансер. Сделать это вообще-то могли были новоалтайские органы соцзащиты, но они, наверное, забоялись — бабка дважды была судима за убийства.
— Мы очень долго добивались, чтобы Марченко туда оформить. Поездка получилась спокойной, бабка не бузила. Мы не могли просто выпустить ее за порог колонии, закрыть дверь и умыть руки. А вдруг она что-нибудь натворила бы? — рассуждает Зверева.
Знаменитое российское правило гласит: «Не верь, не бойся, не проси». Считается, что родилось оно именно в местах лишения свободы.
— Мне очень тяжело всегда просить для себя, — признается замполит. — Другое дело — просить за кого-то. Не верь? Ну да, есть такая профессиональная деформация, на этой работе мы становимся более недоверчивыми. Не бойся… Этот посыл для колонии или тюрьмы не очень правильный. Нельзя, чтобы у сотрудников притуплялось чувство опасности. На инструктажах постоянно напоминаем сотрудникам о мерах безопасности. Женщины-осужденные часто бывают непредсказуемыми. Их может спровоцировать даже случайный взгляд, неосторожно брошенное слово. А многим из них нечего терять. В идеале люди, которые отбывают уголовное наказание, должны быть психически здоровыми. На самом деле, у нас хватает осужденных с различными психическими отклонениями, по некоторым из них плачут соответствующие лечебные учреждения закрытого типа. Все сотрудницы носят специальные брелки с тревожной кнопкой. У сотрудников отдела безопасности имеются дубинки, газовые баллончики и наручники.
Побегов тут не было. Для женских колоний побег — чересчур экстремальный поступок, только в телесериалах такое возможно. Киношный ширпотреб про тюрьмы да колонии Зверева называет развесистой клюквой: ничего общего с реальной жизнью в них нет.
В швейном цеху заканчивается рабочий день. На ужин в колонии отварная рыба, картофельное пюре и чай с хлебом. Прямо, как в армии. Ассоциации с ней возникали постоянно. Взять хотя бы вечернее построение. Мы в армии так же курили у казарм накануне вечерней поверки. И «дедушки Советской Армии» также шли не спеша в последних рядах, не очень-то соблюдая строй. Здесь последними в колонне бредут бабушки с тросточками и костылями.
Елена Львовна провожает нас за ворота КПП.
— Приезжайте летом — на День колонии. Его ждут все осужденные. Мы тщательно готовимся. Родственников приглашаем. Осужденные шьют красочные костюмы, разучивают песни, танцевальные номера, пишется сценарий. Пекутся пирожные и прочие шанежки. А вот Новый год осужденные не любят. Отбой все равно в 22.00 — что за Новый год? Да праздник этот, сами понимаете, семейный.
Езды нам до Барнаула, особенно, если через Старый мост, минут десять. Колония — место, действительно, не столь отдаленное.
«Твоя непутевая мать»
На следующий день захожу в «Одноклассники» и набираю «Татьяна Хан Италия». Есть такая! Tatyana Han, город Перуджа. Пишу в разделе «Сообщения» про женщину, которая, судя по всему, является ее матерью. Прошу отозваться, если возникнет желание.
«Дорогая моя кровиночка, доченька Татьяна! Вот пишет тебе твоя непутевая судьбой обиженная мать. Прости меня за все мои грехи перед Богом и перед тобой. Столько лет я тебя не видела, хотя не забывала о тебе. Когда тебе было около пяти лет, то меня с тобой разлучили. Сослали в Сибирь без права переписки и выезда домой. Но я об тебе не забывала, а меня судьба кидала по зонам. И до последнего я нахожусь здесь. И эта зона будет последней. Доченька, я освобождаюсь в 15 года октября 30-го и мне бы очень хотелось знать, что ты ответишь мне. Хоть письмом. И я очень надеюсь на твое милосердие. Прости меня, Таня. Умоляю. Мне осталось всего ничего прожить. Дай мне весточку о себе. Твоя непутевая мать. Очень жду».
Пошла третья неделя. Ответа все нет. Возможно, Tatyana Han заходит в «Одноклассники» по очень большим праздникам. Возможно, до сих пор приводит в порядок свои мысли и чувства после такой неожиданной новости. Все возможно.
Факт
По данным на 1 апреля 2014 года в учреждениях уголовно-исполнительной системы России содержалось 674900 человек, из них 55300 женщин. При женских колониях имеются 13 домов ребенка, где живут 665 детей. В Алтайском крае в местах лишения свободы находятся 1359 женщины.
* Имена и фамилии некоторых осужденных изменены.
Автор благодарит за помощь в подготовке руководителя пресс-службы УФСИН России по Алтайскому краю Наталью Шулепину.
Бриджетт Чаплин
0
Источник:
Судя по кокетливым и игривым фотографиям Бриджетт, она была симпатичной девушкой, которая любила повеселиться. Но веселье привело к тюремному заключению – девушку обвинили в подделке документов, краже личности и еще 60 преступлениях. Итого 62. 32-летняя девушка незаконно использовала личную информацию по меньшей мере 1000 людей. Она крала водительские права, паспорта, карточки социального обеспечения, банковские карты и даже клубные карты магазинов. Ай-яй-яй, Бриджетт.
Но при всем разнообразии сюжетов большинство авторов сосредоточены на уникальных особенностях жизни арестантов: жаргоне, татуировках, бесчинствах, интимной жизни за решеткой и др. Кроме того, если мужские тюрьмы и особенности содержания людей в сообществах закрытого типа изучались довольно активно, то скрытый от массового обывателя мир женщин в тюрьме до сих пор остается практически неисследованным.
К сожалению, в России совершается огромное количество преступлений не только среди мужчин, но и среди женщин. По статистике, собранной за 2022 год сотрудниками МВД РФ, преступления, совершенные женщинами, составляют 15%. Большинство из них – это умышленное убийство, наркотики, мошенничество, детоубийство. На сегодняшний день существует 35 мест лишения свободы, в которых отбывает свой срок примерно 60000 женщин. Женские «зоны» России, которых не так уж много, находятся в Кемеровской, Московской, Свердловской, Владимирской, Нижегородской, Самарской, Челябинской областях, Хабаровском и Краснодарском краях.
Из-за этого большинству заключенных приходится отбывать свой срок далеко от своего дома.
Не стоит забывать, что «зона», даже если она женская, – это место, где существуют свои правила, свой кодекс поведения: «авторитеты», «масти», «законы» и культура. Об иерархии в женской тюрьме хотелось бы и поговорить.
Странно то, что сейчас молодое поколение увлекается тюремной жизнью. Например, существует такая молодежная криминальная группировка, как «АУЕ», которая набирала «черную» популярность в прошлом году. Помимо этого современные дизайнеры используют тюремные татуировки как принты для своей одежды. Например, выпускает очень занятные футболки.
Журналисту сетевого издания «ПравозащитникИнфо» удалось пообщаться с женщинами, которые отбывают свой срок наказания в одной из тюрем России.
Возраст осужденных был от 19 до 41 года. Женщины осуждены по разным статьям. Двое сидели за наркотики, другие же сидели за убийства. Разговор начался с воспоминаний о первых днях лишения свободы, когда женщины попали в СИЗО. (По правам защиты информанта имена вымышлены, стилистика речи сохранена).
Лида: «В СИЗО был страх, но, когда перевезли в колонию, стало спокойнее, но все рано были странные чувства [осужденная, статья 288, часть 3 УК РФ – хранение и распространение наркотических средств]».
Анжела: «Короче, в первый раз было страшно входить, типа другие люди, не знаешь что да как. СИЗО – вообще казался адом».
Автор: «Почему?»
Анжела: «Ну…. Место мало, народу много».
Автор: «А второй раз?»
Анжела: «Второй раз знала куда шла, начальники неплохие попались. [осужденная, по статье 111, часть 4 УК РФ «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, по неосторожности повлекшее смерть потерпевшего»]».
У всех заключённых были практически такие же истории о первых днях пребывания.
Как в женских, так и мужских тюрьмах за СИЗО следует вход в новое еще необжитое тюремное пространство. Привычка существовать в совершенно других условиях делает человека неуверенным и уязвимым.
Лида: «Встаём в 6:00, идем на завтрак потом швейка [завод, где женщины, отбывающие свой срок, шьют игрушки для благотворительности в детские дома — прим.авт.], обед, снова швейка, 2 часа свободного времени, ужин и спать. Тут нужно все успевать, за режимом смотрят. Тяжело привыкнуть [Осужденная, ст. 288, часть 3 УК РФ «Хранение и распространение наркотических средств»]».
Рита: «Есть режим дня, от которого не деться, все по расписанию [Осужденная, ст. 111 ч.2 сроком на 1 год 6 месяцев]».
Анжела: «Все по режиму, вот и все. Встал, умылся, на швейку, потом обед, потом швейка, свободное время, спать [Осужденная, 111 ч. 4 срок, 8 лет]».
Входя в новый мир, человек перестает ориентироваться, не знает, как ему себя вести в этом обществе, его охватывает ужас от происходящего. По наблюдениям и разговорам с заключенными, осужденный не может найти смысла в таком наказании, питает себя бессмысленными надеждами, не верит в себя и в существование в этом месте, думая, что годы, проведенные здесь, пролетят быстро. Но со временем проходит социализация человека в закрытом обществе. Он начинает узнавать культуру, законы, понятия, статусы, жаргон, применять их в обществе, в котором находится.
Первым этапом социализации на новой территории становится разговор с новоприбывшей и выяснение информации по наиболее волнующим пунктам личного досье: статья, жизнь до задержания: профессия, семья. Ключевым в большинстве случаев становится статья, по которой проходит новенькая.
Лида: «В женской колонии можно стать «опущенной» только за детоубийство (ст.178 УПК РФ), так как для женщин дети – это самое святое, а именно в местах лишения свободы, где женщины скучают по своим любимым и родным [Осужденная, ст. 288, часть 3 УК РФ «Хранение и распространение наркотических средств»]».
В первые недели на новом месте женщины не «прессуют» и не оскорбляют «новенькую», они ведут беседы и узнают внутренние качества человека. Например, в первый день, как только осужденная попадает в отряд, ведутся расспросы на разные темы:
Марина: «Спросили откуда, про семью, за что села. Я рассказала свою историю, вот и все. Так приняли в отряд [осужденная ст. 111 ч. 2 сроком на 1 год 6 месяцев]».
Екатерина: «Познакомились, спросили, курю или нет, по какой статье, надолго ли. Про семью спросили. Вроде все, как и не на зоне… [Статьи 117,156,111 ч. 2 срок 4 года]».
Света: «Ну, в принципе, заходишь в отряд, ничего страшного нет: сидят и молодые, и взрослые, всякие, всякого возраста, тебе говорят, куда ложиться, где че. Потом чай могут предложить попить, побеседовать, нормально. Никто не нападает, никто не отбирает внаглую, со временем сам как-то приживаешься и все [Осужденная ст. 228 — 4 года и 11 месяцев]».
После того как информация о заключенном собрана, он наделяется в глазах сокамерников определенным статусом, становится на ступень иерархии. Иерархия в женской колонии отличается от мужских тюремных правил.
Например, «Опущенные» — это самый низкий статус в тюрьме. В мужской зоне этим статусом обладают заключенные, которых презирают и в большинстве случаев насилуют («опетушают»). Для заключенного высшего ранга «западло» есть теми же столовыми приборами, которыми пользуются «опущенные», и поэтому администрация мужских колоний имеет отдельные приборы для «опущенных», помечая их незаметным штампом. «Опущенными» становится мужчины, осужденные за педофилию, изнасилование и наркоманию.
В женской зоне к «опущенным» другое отношение, они становятся изгоями, пожалуй, это главная категория сиделец, которым приходится расплачиваться в неволе за свое прошлое. Оскорбление и презрение к детоубийцам за решеткой — это их участь. Иногда бывали случаи избиения. Женщины, которые убили своих детей (детоубийство), сразу получают место в иерархической ступени как «опущенные» — изгои.
Света: «Вообще все говорят, что все как на воле, но я за свою жизнь многое видела. В ИК есть только старшие и активисты. Ну… вот, я сидела в колонии под Краснодаром, там, короче, женщина сидела за то, что ребенка своего ну… это… убила, с ней никто даже курить не выходил. Короче, я просто бы с такой статьей в отряд бы не заходила…»
Автор: «Почему?»
Света: «Ну, просто, плохо все будет! Никто общаться не будет, только будешь на всех стирать, убирать, там, я не знаю, посуду мыть, полы, там, я не знаю… [Статья 228 — 4 года и 11месяцев]».
«Сидящие женщины» стараются жить «семьями-группировками» — это очень похоже на клуб по интересам. Они заводят себе подруг по несчастью и ведут общение между собой, делясь передачками, которые прислали родственники, поддерживают друг друга морально, здесь не идет речи о любовных отношениях, это товарищество. Детоубийцы «одиночки» — это отдельная история. Как правило, в «семью» их никто не принимает, так как они нарушают самый важный канон касательно женщины и ее ребенка, о котором говорилось ранее.
В каждом отряде, камере, существует «старшая», которая знает всех осужденных в лицо и разделение женщин по «семьям», а также имеет налаженный канал коммуникации с администрацией и сотрудниками исправительной колонии. «Старшая» служит авторитетом и главным распорядителям обязанностей. В отличие от мужских авторитетов, «старшими» в женских тюрьмах становятся далеко не всегда матерые уголовницы. Главное, чтобы «бригадирша» (старшая — прим.авт.) имела организационные способности, лидерские качества, обладала умением руководить коллективом и поддерживать в нем порядок. «Старшая» по отряду избирается самими заключенными с одобрения администрации, на этот статус никто не претендует, так как он подразумевает постоянное общение с администрацией колонии.
Сравнивая положение дел, женскую иерархию с мужской, можно сказать, что в последней существует намного больше различных статусов, которых нет в женских тюрьмах. Например, в мужской тюрьме нет такого понятия, как «старшая». Авторитет и лидерство сидельца в камере определяется на этапе входа в нее. В мужской колонии главным в камере становится тот, у кого выше авторитет и кто чтит понятия воровского мира. В женской тюрьме чтят воровские законы только «легенды» и те, кто не первый раз сидит.
Авторитет старшей непререкаем — что она скажет, то остальные и должны делать. Беспредела в женских колониях практически нет, поскольку там содержится особый контингент — большинству осужденных женщин хочется поскорее вернуться домой, к семье и детям, получив условно-досрочное освобождение (УДО).
Анжела: «В каждом отряде есть старшая, она… отвечает за построение отряда и разделение на секции… [Статья 111 ч. 4 ср.8 лет]».
Светлана: «Вообще все говорят, что все как на воле, но я за свою жизнь многое видела. В ИК есть только старшие и активисты… [Статья 228 — 4 года и 11месяцев]».
Лида: «Как бы нужно поддерживать связь со старшей, ну. Она назначает, что нужно делать, кто шконки (кровать — прим.авт.) убирает, кто на улицу чистить двор [Статья 288 — 3, 5 лет]».
В большинстве случаев, женщины стараются стать «старшей» для того, чтобы быстрее освободиться по УДО. Также не стоит забывать о том, что «старшей» может стать женщина, которая выбрана и администрацией колонии или самим отрядом. В мужской колонии такого понятия как «старший» нет, оно считается негласным. Лидер или старший выбирается сам собой в зависимости от статуса.
Выше ранга «старшей» находятся «легенды». «Легенда» — это осужденная, которая имеет авторитет во всей зоне, как правило, имеет криминальные связи и чтит воровские законы, не имеет как такового режима дня и обладает различными привилегиями. Легендами могут стать женщины, которые вышли замуж за воров в законе, и люди, признанные в криминальной среде за свои «дела». Если сравнивать иерархическую пирамиду мужской и женской зоны, то «легенда» равна по статусу вору в законе, то есть такие женщины находятся на вершине тюремной иерархии. В одной из исправительных колоний «легенд» на данный момент нет. Про это явление из опрошенных слышало только 2 человека:
Лида: «Перед тем как сесть, короче, в первый раз, слышала, что есть легенды, ну как бы, женщины с большим криминальным прошлым, но в колонии их нет, есть только блатные [Осужденная, Статья 288, часть 3]».
Светлана: «Ну, тут легенд нет, но я сидела на юге, там, давно. Вот там была легенда (улыбается). Легенды сидят отдельно, они полностью упакованы, всегда есть, что покурить, там, еду, чай. Легенды – это как элита, живет по своим понятиям, она даже с нами не общалась [Статья 228 4 года и 11 месяцев]».
Если сравнивать с мужской тюрьмой, то этот статус идентичен статусу вора в законе. Это элита криминальной жизни, и все понятия и законы у них свои, так как они вращаются в одном кругу.
В середине пирамиды женской тюремной иерархии есть «активисты». Активисты — это осужденные, которые имеют тесную связь с администрацией зоны, рассказывая о произошедших делах в отряде и т.д., отвечают за участие и подготовку к культурным мероприятиям. Активистами становятся осужденные, которые хотят освободиться по условно досрочному. В отряде их воспринимают по-разному, например, «легенды» пытаются не контактировать, а «старшие», наоборот, ведут тесное общение, из-за того что не хотят потерять свой статус среди осужденных, а также среди охранников. В мужской тюрьме активистов как таковых нет, им «западло» общаться с администрацией колонии, так как это не авторитетно.
«Одиночки» — это вид осужденных, которые не принимают тюремную субкультуру и живут по закону, чтут не тюремную справедливость, а ту, которая существует на воле. Они презирают себя за то, что сделали, и считают это раскаянием за совершенное преступление, почти не общаются с отрядом, не заводят знакомств. Если «опущенные» готовы идти на контакт, то «одиночки» принципиально игнорируют своих сотрудников. О них известно очень мало, как правило, это психологический фактор «отрицания того, что происходит».
«Блатные», как объяснили мне осужденные, — это женщины, которые не первый раз находятся в тюрьме, чтят традиции и правила воровского закона. Как правило, в женской колонии «блатные» авторитета не имеют.
Светлана: «Есть ну как бы блатные, есть немножко как бы простые люди [Осужденная, Статья 288, часть 4]».
Автор: «Кто такие блатные?»
Светлана: «Короче, как тебе объяснить — это те, кто не первый раз сидит и знает, что к чему».
Автор: «Они имеют какой-то авторитет?»
Светлана: «В женской зоне все общее, авторитета как такового нет [Осужденная, ст. 288, часть 4]».
В отличие от женщин, у мужчин «блатные» в авторитете, так как для них воровские понятия играют важную роль.
Личностное отношение к тюремной культуре также может служить критерием при наделении человека тюремным статусом. Например, существуют «одиночки», которые не хотят принимать участие в тюремной культуре и их понятиях. Существуют и «опущенные», которые, не принимая собственных решений, становятся частью этой культуры. Также есть люди, которые принимают «понятия» и живут по ним, даже находясь на воле. В женской колонии неважно, первый ли ты раз отбываешь наказание. Им важнее личные качества человека и его прошлая жизнь до заключения.
В мужской тюрьме все иначе — для них важна иерархическая ступень, понятия, тюремная культура. Здесь не существует «одиночек», из-за этого каждый заключенный, только попадая за решетку, начинает существовать в качестве винтика в этой деформирующейся системе.
Особо Строгий Режим – Женская Тюрьма (док. фильм)
Жестокая драка вспыхивает в считанные секунды и заканчивается кровопролитием. Торговля наркотиками тут основной бизнес. Другого от тюрьмы строго режима и не следует ожидать. Но эти заключенные не мужчины – все они женщины. И что бы тут выжить нужно, ориентироваться в мире полном наркотиков и опасностей. Добро пожаловать в мир женщин за решеткой в государственной тюрьме США «Valley» в Калифорнии.
Вчера, в воскресенье, я целый день читала ужасные ужасы про женские тюрьмы, а сегодня, в понедельник, я проснулась и пошла в баню. Надо сказать, что я люблю ходить в баню, в общественную, где много разных голых женщин. В целом, хороших. Но когда сегодня я представила, что нам придется провести вместе не полтора часа, а, к примеру, полтора года – мне стало не по себе. Сходство с тюремными способами самоорганизации и установления иерархии меня насторожило. Женщины. Во-первых, в бане всегда есть свои котировки. Если у тебя нет вполне определенного набора всяких принадлежностей – ты не в теме. Предложишь проветрить в парилке – могут легко сказать: «сначала шапочку надень, а потом нас учи».
Если же у тебя, наоборот, слишком много всяких примочек – то на тебя смотрят с ухмылкой. «Общака» там нет, так что всё, что ты можешь сделать для всеобщего блага – это не выёживаться. Интересно, что сама телесность (худоба, полнота, строение тела) значения не имеет. Голое тело присутствует как бы по умолчанию, как нечто обязательное для пребывания там. Подобно приговору в тюрьме. Во-вторых, «масти» в женской бане, как и в тюрьме, назначаются самопроизвольно и очень связаны с возрастом. Наиболее мужеподобные и взрослые женщины (обычно их несколько), берут на себя поддержание нужной температуры в парилке. Тем, кто помоложе, они часто указывают на количество листьев с однозначным намеком «подмели бы, раз сидите, женщины все-таки». Те же немногие смельчаки, которые прыгают в ледяной бассейн (очень холодный) могут мгновенно получить право контролировать температуру: «пусть-пусть поддаст, она знает толк, видела, как она в ледяной воде-то плещется?» В-третьих, всегда есть противостояние между группами. Те, кто в данный момент следит за парилкой, самоустановленные «блатные», являются объектами сквернословия тех, которые ждут, пока «парильщицы» уйдут, и когда вторые, наконец, смогут сделать все по-своему, конечно же, лучше. А пока они ждут, они сидят на банных скамьях (напоминающих нары) и, порой даже очень злостно, обо всем этом шепчутся. В-четвертых, ситуативность взаимопомощи. Женщина, которая вызывается мылить тебе спину (даже иногда знакомый ранее тебе человек) легко может наговорить про тебя гадостей или просто неловких подробностей, как только ты переступишь порог парилки. Ты уходишь, а она остается в вынужденных условиях самых разных разговоров. Допуск к телу здесь ничего не значит. В-пятых, всегда есть безусловные «другие». Например, обильно татуированные барышни. Или девушки с пирсингом. Для русских банщиц они все еще являются диковинкой, и я ни разу не видела, чтобы с ними заговаривали. Второй тип «других» — это посетители vip-залов, с которыми обычных банщиц объединяет общая парилка (они входят в ту же парилку через другую дверь). Их называют «эти» и очень часто вспоминают. «Ну что, эти-то появлялись сегодня?». К управлению температурой их чаще всего не допускают, да и выходят-то они редко. Когда ты находишься в раздевалке, и очередная женщина покидает баню, она обязательно прощается, говорит «спасибо», «с легким паром» и улыбается. Платки-капюшоны она организовывает очень долго, как будто бы это посещение для нее было уникальным и ей очень сложно покидать это место. Сегодня еще одна женщина почему-то сказала мне «Храни тебя Господь». (Кстати, иногда женщины крестятся, перед тем как зайти в парилку). Ну, конечно же, все это делается как бы в шутку, как будто раз ты голая – то сто лет своя. И еще ты своя, потому что ты – женщина. И еще, потому что это всё на полтора часа. Но я могу представить, как все это оборачивается истеричной мелочной жестокостью, тупой и беспощадной. И как не оборачивается таковым у мужчин. Такая вот история.
via
Рекомендуется к просмотру:
Исследование: почему женщины убивают и кто им помогает
Грустная история самой успешной покорительницы Эвереста
«Было ощущение, что я — просто инкубатор»: истории женщин, столкнувшихся с репродуктивным насилием
«Я живу как собака»
Трансгендерные люди в тюрьме – это не только российская проблема. Организация «Трансгендерная Европа» выпустила Доклад об обращении полиции с транс-людьми и их содержании под стражей в Центральной и Восточной Европе и . Главные проблемы транс-людей за решёткой – это изоляция и насилие, говорится в докладе, «в местах лишения свободы обычно существует жёсткая иерархия, и те, кто находится в нижней части этой иерархии, – дети, старики, люди с инвалидностью или страдающие различными заболеваниями, геи, лесбиянки, бисексуалки и транс-люди – страдают от двойной или тройной дискриминации».
Меня избивали одновременно по 4–5 человек за то, что я отказывалась заниматься сексом
Среди множества примеров такой дискриминации, которые приводятся в докладе, есть рассказ трансгендерной женщины, проведшей семь лет в различных тюрьмах Армении. Она говорит, что на долю ЛГБТ-людей в тюрьме выпадают самые жестокие издевательства и унижения. Не спасает и помещение в одиночную камеру, утверждает она: «Другие заключённые давали по 1000–2000 драмов охранникам, чтобы те привели кого-то из гей- или транс-заключённых к ним в камеру, там их насиловали, а потом тот же охранник отводил их обратно. Меня избивали одновременно по 4–5 человек за то, что я отказывалась заниматься сексом. По всему моему виду было понятно, что меня избили, но никто из сотрудников тюрьмы ни о чём меня не спрашивал».
А вот фрагмент рассказа транс-заключенной в бразильской тюрьме: «…нас держат в клетках. Поверьте мне, я живу как собака. Ни стола, ни телевизора, ни стула – ничего. Я ем на полу. Я совершенно одичала. Не знаю, сколько ещё смогу это всё терпеть. Всё это слишком гадко. Даже собаки тут долго не живут. Я в отчаянии, я умираю».
Эти рассказы дают понятие о том, что может ожидать Сергея в мужской колонии. Сергей – не единственный трансгендерный человек в России, попавший за решетку, сейчас у юристов Российской ЛГБТ-сети четыре аналогичных дела. Леонид Агафонов считает, что Минюсту и прокуратуре необходимо признать эту проблему и постараться обеспечить особые условия отбывания наказания мужчинам, не успевшим провести полную коррекцию тела. Проблему здоровья он называет не менее серьезной, чем проблему безопасности, поскольку гормональные препараты, необходимые для трансгендерных людей, не входят в ОМС, и ни ФСИН, ни Минюст не будут их дополнительно оплачивать. Кроме того, многое зависит от доброй воли сотрудников ФСИН – принимать или не принимать эти препараты в передачах для заключенных. К тому же трансгендерные люди бывают разные – соответственно, и проблемы у них тоже разные.
Ее семь раз отправляли в карцер и каждый раз брили налысо. Вот такая форма издевательства – а ведь человек еще даже не осужден
– Я на днях разговаривал с трансгендерной женщиной из Иркутска, у которой мужские документы и органы тоже еще мужские, ее 11 месяцев держали в одиночной камере, – говорит Агафонов. – Там совсем другая ситуация, я с ней общался по видеосвязи, она выглядит как женщина, носит женскую прическу. Она больше всего жаловалась на то, что ее за время отсидки в СИЗО семь раз отправляли в карцер и каждый раз специально брили налысо. Вот такая форма издевательства – а ведь человек еще даже не осужден. Мы брали интервью еще у одной трансгендерной женщины, которая пять лет просидела в мужской тюрьме. Все это время она пыталась сделать переход и поменять документы, но ей не позволили этого сделать. Теперь у нее женский паспорт. Она неохотно вспоминает о насилии, которому подвергалась в колонии, но говорит, что ей приходилось против воли спать с другими мужчинами. Там же все очень жестко, естественно, она находилась в касте «обиженных». И я считаю, что если сейчас есть уже четыре таких дела, это достаточно много, чтобы вплотную заняться этой проблемой. Ее надо решать системно и кардинально.